– Пожалуйста, заходи.

– Надеюсь, я не помешал, – говорит он, оглядываясь и стряхивая с пальто снег.

– О, вовсе нет. Я уже собирался на работу, но у меня еще есть несколько минут. Очень рад тебя видеть.

– Взаимно, Док. До меня дошли слухи о блестящем ученом, живущем в нашем лагере; говорят, он собирается всех нас спасти. Так что, знаете, я сразу понял, что это вы, и попытался найти вас в АтлантикНете. Как видите, получилось.

– Рад, что ты смог. Что произошло с тобой после Эджфилда?

Педро пожимает плечами.

– Мне дали место здесь, в лагере № 7, видимо, думая, что это удержит меня от исков, телевизионных интервью или чего-то подобного. С тех пор я строю тут дома и работаю на складах. – Он смотрит мне в глаза и улыбается. – Я просто зашел сказать спасибо – за то, что вы сделали в Эджфилде. Вы спасли мне жизнь и, наверное, спасли всю мою семью, Док.

– Ты бы сделал то же самое для меня, Педро.

После его ухода я не могу отделаться от некоторого чувства гордости. С момента нашего открытия Бета я изо всех сил старался сохранить позитивный настрой. Нам приходилось решать невероятно сложные проблемы. Наши враги были безжалостны и жестоки, так что во многом это напоминало бунт в Эджфилде. Но мы с Педро, благодаря мне, смогли вырваться оттуда. То, что я вижу его сейчас здесь, вселяет в меня большую надежду на то, что победить можно даже самых страшных врагов.

* * *

За последние несколько дней мы с Фаулером смогли подвести некоторые итоги. Прежде всего, мы поделились информацией со Странами Каспийского Договора и Тихоокеанским Альянсом. Три главенствующих в мире силы подписали соглашение о противодействии артефактам. Задача очень простая: решить, что делать. Мы знаем, что сейчас идет война, но с чем? И как с этим сражаться?

Фаулер и я еще раз пересматриваем все данные, стараясь осмыслить все, что нам известно. Пока мы готовимся выступить с предложением, но уже совсем скоро мы встретимся с главами других альянсов, чтобы просить помощи.

Правда, сперва я должен кое-что узнать. Я уже задавал этот вопрос Фаулеру, но тогда он мне не ответил.

– Я хочу увидеть временной срез с данными по климату.

– Это не даст нам ничего, кроме того, что мы и так знаем, – тихо отвечает он.

– Даст. Если я стал причиной – если мои действия привели к тому, что Долгая Зима наступила быстрее, – я хочу это знать. На меня это не повлияет, я обещаю.

Он тяжело вздыхает и что-то нажимает на своем ноутбуке.

Проверив данные, я понимаю, что был прав. В тот день, когда мы атаковали артефакт, климат на Земле изменился катастрофически: температура значительно упала на всей поверхности планеты. Это сделали мы – я это сделал. По моей вине последствия наступления Долгой Зимы стали еще хуже, и именно я ответственен за гибель миллионов, а может, даже и миллиардов людей.

Я должен это исправить, и я единственный, кто может это сделать. Если я не справлюсь, то уже никогда не буду собой.

Я поправляюсь и становлюсь сильнее. Медленно, но процесс идет. Каждый день мне все легче дышать и стоять на своих ногах. Я могу все больше гулять, хоть мне говорят, что полное восстановление займет несколько лет.

Важно приспосабливаться и смиренно выполнять все предписания, но я просто рада, что жива и нахожусь здесь, рядом со своей семьей и Джеймсом.

Каждый день я спрашиваю его, над чем он работает, но он такой скрытный. Я знаю, что он встречается с Фаулером и они вместе планируют новую миссию. Как бы мне ни хотелось принять в ней участие, пока что мое здоровье этому препятствует.

– Есть какие-нибудь известия от флота «Мидуэй»? – спрашиваю я.

– Пока нет.

Два самых больших зонда имеют рельсовые пусковые установки для запуска коммуникационных камней прямиком на Землю. Так почему же мы до сих пор от них ничего не получили? Зонды ничего не нашли, или они так же уничтожены, как и те, что мы отправили ранее?

– Что слышно от «Пакс»?

– Ничего.

– И какой теперь план?

– Пока еще точно не ясно. Мы с Фаулером много обсуждаем запуск зондов, но ресурсов сейчас очень мало, и, я думаю, нам придется повременить с этим.

– К тому же нужно определить цель.

– Цель будет предельно ясна после того, как нам ее сообщит «Мидуэй».

– Есть альтернативный план?

– Как всегда – нет.

* * *

Дни складываются в недели, и прогресс в моем здоровье замедлился. Доктора и физиотерапевты продолжают меня поддерживать, но восстанавливать мышцы очень трудно, а кости – еще труднее.

Как я ни стараюсь не думать о команде «Пакс» – ничего не выходит. Мы с Джеймсом часто говорим о них, размышляя, чем они сейчас могут заниматься, при условии, что они вообще живы. Такое чувство, что с каждой новой неделей мы оба думаем и говорим о них все меньше. Они для нас как будто корабль, уплывающий на закат, – он становится все меньше и меньше, пока совсем не исчезнет из виду. Это происходит не внезапно, а постепенно, так что легко подумать, что он исчез даже раньше, чем уплывет за горизонт.

Чаще всего, находясь в палате, я просто схожу с ума от скуки. Поскольку телевещания больше нет, я смотрю то, что сохранилось в АтлантикНете (контролируемом правительством в локальном интернете, который, кроме всего прочего, сильно подвержен цензуре и крайне ограничен).

Мне нужно выбраться отсюда.

Мне нужно работать.

Мне нужно снова почувствовать себя полезной.

Несколько раз я говорила об этом с Джеймсом, но тот постоянно твердит: мое восстановление для него важнее всего, и единственный шанс помочь ему – это поправиться. Эх, если бы только я могла целый день нажимать кнопку «выздороветь» и от этого встать на ноги… Что, если мое выздоровление требует обязательного выхода на работу? – спрашиваю я, и начавшийся за этим круг доказательств постоянно заводит в тупик. Кто же знал, что для людей, которые заботятся друг о друге, это такая проблема?

Джеймс обычно работает с Фаулером по утрам, а в обед приходит навестить меня. Но сегодня он приходит не один: с ним молодой человек лет двадцати, с молочно-белой кожей и поразительными голубыми глазами. Своими движениями он во многом напоминает Джеймса, кроме того, у него такое же спокойное выражение лица, и он не менее тщательно подбирает слова. А еще в его глазах такая же доброта.

Он медленно кивает мне, стоит только взглянуть ему в глаза.

– Эмма, – говорит Джеймс, – это Оскар.

– Рада познакомиться.

– Рад познакомиться, мэ-эм.

Мэ-эм. Я что, выгляжу настолько старой? Может, это потому, что я лежу на больничной койке, как какая-нибудь немощная старая дева? Мне нужно отсюда убираться.