Невозможно сказать, из какого племени происходила женщина с темной блестящей кожей и бледно-голубыми северными глазами. Ее грудь не отличалась мягкостью и округлыми материнскими формами, была ровной и костлявой. Все, кто занимается магией, знают таинственную силу того, что имеет границ. Они упражняются в ловкости и произносят заклинания на перекрестках, не являющихся в прямом смысле дорогой, в полночь, в час колдовства, когда уже прошла ночь, но не наступил день. В Энхтуйе, которая, казалось, представляла собой воплощение призрачности и неизвестности, оставаясь при этом не темной и не светлой волшебницей, не мужчиной и не женщиной, эта сила увеличилась в сотни раз.

Вокруг ее горла висела витая змеиная кожа, как и на запястьях и руках, где змеи сплетались в кольца. То тут, то там к коже Энхтуйи пристали чешуйки, которые тускло мерцали, и при плохом освещении или в мягких отблесках пламени костра ночью среди юрт чудилось, что ее кожа была такой же чешуйчатой, как и любимых змей. В маленьком кожаном мешочке на талии шевелились две живые змеи. Яд этих рептилий вызывал мгновенную смерть. Иногда Энхтуйя доставала змей и играла с ними, гладя извивающиеся тела и прижимая к своим впалым щекам, мурлыча, как ребенок, забавляющийся с котенком.

Змеи смотрели на ведьму немигающими непрозрачными глазами и время от времени высовывали серые языки. Никто не осмеливался подойти к Энхтуйе, пока та держала в руках любимцев. Вероятно, они никогда не кусали хозяйку. Но некоторые утверждали, что такое случалось достаточно часто, поскольку заставить змею не кусаться не проще, чем заставить собаку не лаять. Единственным объяснением, почему ведьма все еще была жива, считалось то, что Энхтуйе покровительствовала лунная богиня. По этой причине яд не оказывал на нее никакого воздействия.

Другие же оставались уязвимыми для рептилий. Это были, как правило, пленники, которых кутригуры иногда пытались посадить на кол на краю лагеря, или раненые, со стоном умирающие на поле боя. Зачастую появляющуюся сквозь дым и сумрак Энхтуйю замечали в образе духа, парящего над смертным одром. Она и там не расставалась со своими любимыми змеями. Ведьма вставала на колени, подобно заботливой сиделке, возле раненых и умирающих, вынимала рептилий, как будто те были маленькими помощниками-врачевателями. Сжимая головы, чтобы рассердить тварей, она опускалась возле воина чужого племени и подносила змей к губам несчастного, словно являлась некоей демонической тенью целительницы, приблизившейся к больному, желая дать чашку воды. Глаза Энхтуйи сияли от восторга, когда она наблюдала за рептилиями, ползущими все ближе к обреченному, который беспомощно барахтался в грязи, вероятно, размахивая обрубком искалеченной руки в поисках точки опоры в пыли, пытаясь скрыться от этих ужасных призраков. Ведьма направляла змею прямо к раненому и улыбалась, наблюдая, как та погружала ядовитый зуб в губы, щеки, глаза жертвы…

Энхтуйя была колдуньей и потому прекрасно знала не только как навредить, но и как вылечить.

Сейчас она опустилась на колени возле умирающего. Не произнесла ни слова, поскольку, подобно любому властителю, ведьма понимала: молчание — сила. Но прозвучал голос Ореста:

— Я наблюдаю за тобой.

Энхтуйя повернулась и пристально посмотрела на грека своими холодными голубыми глазами. Даже Орест почувствовал внутри какую-то дрожь. Затем ведьма кивнула. Она поняла его. И осторожно принялась за дело.

Энхтуйя взяла горшочек и налила туда вонючую и смердящую смесь из меда, соли, бараньего жира и настоев каких-то степных цветов, а затем влила эту ужасную мазь в рот Аттиле. Он тут же стал задыхаться и никак не мог откашляться.

— Я наблюдаю за тобой, — повторил Орест.

Ведьма не отрывалась от своего занятия.

Умирающий каган по-прежнему задыхался от вонючей смеси. Энхтуйя опустила голову и приложила ухо к груди Аттилы. Затем немного пошевелилась и еще раз послушала. Дольше всего она задержалась на правом боку — там, куда и была нанесена рана. Оттуда доносился протяжный, громкий, страшный хрип.

Энхтуйя опять села прямо, засунув руку под одеждой и вытащив длинный и тонкий нож. Через мгновение ведьма наклонилась к кагану, который едва ли находился в сознании, и, кажется, принюхалась, как животное. Затем аккуратно развязала бинты, поднесла кончик ножа к ребрам возле старой раны и воткнула его. Аттила изогнулся и тяжело задышал. Послышался свист, когда воздух проник внутрь.

Ведьма глянула на Ореста из-под черных бровей.

— Если побледнеет, Аттила выживет, — сказала она. — Если станет плотнее и пожелтеет, умрет.

— Вот насколько хватило твоих колдовских сил?! — в ярости воскликнул Орест.

Энхтуйя не обратила внимания на грека и медленно вынула нож из глубокой и узкой раны. Оттуда хлынул гной.

Плечи Ореста опустились, и он склонил голову.

Струя била, словно поток воды весной.

Ведьма убрала гной впитывающей льняной тряпкой. Затем из раны начала сочиться кровь, и Энхтуйя снова прочистила ее. Наконец она заткнула рану маленьким кусочком ткани и соединила края.

Внезапно ведьма встала и вышла из палатки, сказав, что вернется завтра.

Орест спал там, где сидел. Голова грека лежала в ногах хозяина, лежавшего на кровати.

Энхтуйя сдержала свое слово. Каждый день утром и вечером она производила одну и ту же ужасную операцию, и с каждым днем выходило все меньше гноя. На третий день лихорадка спала. Дыхание стало спокойным, и, хотя и работало одно легкое, второе быстро заживало.

Энхтуйя делала припарки и прикладывала пластыри из коровяка, листьев клевера, кипяченой травы пустырника, семян льна, пропитанных соком черного паслена.

Аттила сильно кашлял пару дней. Но на седьмой день после прихода ведьмы он поднялся и стоял на ногах, когда Орест заглянул в палатку.

— Вам нужен покой! — воскликнул грек.

Каган повернулся к своему верному спутнику, в одно мгновение схватил меч со столба, вынув из ножен и взмахнув им. Орест лишь успел наклониться, чтобы избежать серьезных ранений.

Затем снова выпрямился:

— Слава Богу на небесах!

Аттила убрал оружие в ножны и ухмыльнулся.

Сначала гунны роптали и были недовольны предстоящим объединением с кутригурами.

— Представьте, какой страх мы сможем нагнать теперь на врагов! — восклицал Гьюху. — Такое огромное племя! Мой господин, какую мощь мы обретем в единстве!

Но искренне ли говорил Гьюху эти слова, сказать трудно.

— Будем надеяться… — весело пропел Маленькая Птичка, как всегда, саркастичный, чистосердечный и лицемерный одновременно. — Будем надеяться, что, путешествуя, мы не пройдем мимо чистого озера. Тогда тут же погибнем, увидев ужасное отражение! И давайте еще надеяться, что наши теплые дружеские отношения с родственниками-кутригурами сохранятся долгое время. Междоусобица всегда так безнравственна и…