— Тише, дурак, — оборвал шамана Аттила. — Мы идем под одним знаменем.

— И с одним каганом?

— Каган может быть только один. — Аттила взглянул на Маленькую Птичку. — И еще кое-что. Я не позволю тебе отпускать язвительные замечания по отношению к вождю Рваное Нёбо.

Глаза шамана сверкнули от злобного удовольствия, едва он подумал о возможности подразнить этого похожего на быка болвана. Но Аттила сощурил глаза и показал на себя пальцем.

— Слушай. Ты можешь насмехаться надо мной, как тебе заблагорассудится — мне все равно. Слова — всего лишь слова, не более. Но люди, подобные Рваному Нёбу, воспринимают это как унижение. Слова пугают их. И ты разрушишь хрупкий союз наших двух племен своим ехидством.

Чанат сидел в пыли, скрестив ноги. Он не поднимал головы, длинная косматая седая борода наполовину закрывала лицо старого гунна. Старик заговорил тихо, но четко:

— Мой господин, кутригуры — не наши люди. Их путь — не наш путь. Их обычаи… — Он отвернулся и плюнул в пыль. Все понимали, о каких обычаях говорил старый гунн. — Их обычаи — не наши обычаи.

— Как и привычки… — Маленькая Птичка задрожал и не смог произнести имя. — Как и привычки ведьмы — не мои привычки.

— Она спасла мне жизнь.

— Но она пахнет смертью.

Аттила погладил свою тонкую бородку и проигнорировал слова шамана. Но тот неотрывно смотрел блестящими глазами на Чаната, и каждая клетка его тела дрожала от крайнего напряжения.

— Так ты говоришь мне, — едва слышно сказал Аттила, — что я ошибаюсь?

Чанат поднял голову и встретился взглядом вождем.

— Да. Мой господин, умоляю вас, давайте вернемся другой дорогой и оставим этих людей. В них течет не наша кровь, они — не наши. Я боюсь, обычаи и темная слава кутригуров будут преследовать нас повсюду. Отбросьте их, как блох, от которых отряхивается собака.

Атмосфера становилась крайне накаленной. В любой момент каган мог взорваться гневом. Наступило тягостное молчание.

Наконец Аттила заявил:

— Кутригурские гунны, наши родственники, останутся с нами.

Все ненадолго замолчали, затем Чанат швырнул раскрытый нож в пыль, встал на ноги и пошел в темноту.

Возле костра в лагере старик увидел ведьму Энхтуйю, которая готовила кусок мяса, нанизанный на палку. Он был похож на сердце.

Энхтуйя не вернулась к Аттиле. Бинты снова меняла женщина, лечившая кагана в первый день. Она действовала аккуратно и даже перед тем, как дотронуться до раны, дышала на руки, сложенные в форме чашки, чтобы согреть их. Целительница оказалась немолодой, но руки ее по-прежнему оставались мягкими.

— У тебя есть муж?

Женщина не подняла головы и не смотрела на кагана.

— Его убили. Не в битве, — поспешно добавила она. — Прошлой зимой.

— Гм.

Когда целительница закончила, Аттила просунул руку под край ее платья из оленьей шкуры и погладил бедро.

Женщина посмотрела вбок, наклонив голову. Но не сдвинулась с места.

Позже, выходя из палатки, она осмелилась взглянуть на Аттилу и прошептать:

— Вы чувствуете себя лучше, мой господин?

Аттила повернулся и громко рявкнул. Целительница исчезла.

Теперь шаткое перемирие между врагами стало превращаться во нечто иное. Хотя вначале казалось невероятным, чтобы люди, на глазах которых высокомерные самозванцы зарезали их братьев, отцов и сыновей, сражались с ними плечом к плечу в битве. Однако объединение могло состояться. Волчье племя любило воевать и побеждать больше, чем ненавидеть и мстить. Хотя их обычаи и отличались жестокостью и дикостью, кутригуры оставались простовато-великодушными людьми.

В течение многих часов Аттила разговаривал с Рваным Нёбом, который теперь производил более приятное впечатление, чем вначале. Этот вождь с бычьей шеей был бесхитростным и не обладал проницательностью, зато удивил силой, честностью и чистосердечностью. Каган стал испытывать некую дружескую привязанность по отношению к нему.

На зимних равнинах, которые засыпало снегом, верховный вождь стал обучать и тренировать кутригуров.

Без сомнения, Рваное Нёбо должен остаться вождем кутригуров. Когда речь зайдет о законе племени и наказании, организации и разрешении свадеб, погребении мертвых, среди своих он будет обладать правом сказать последнее слово. Но если дело коснется войны, Рваное Нёбо уступит, признав превосходство Аттилы. А тот, кто руководит войной, правит всем.

В отряде Аттилы был девяносто один человек из той сотни избранных воинов, что существовала первоначально. Десятки раненых кутригуров умерли со стонами в юртах, оплакиваемые женщинами, растрепанными и покрытыми сажей. Но многие поправились. Общая численность вооруженных людей по-прежнему превышала две тысячи, а лошадей оказалось вчетверо раза больше. Амбиции оставались безграничными, как небо.

Вследствие объединения двух племен, укрепления дружеских отношений, из-за вечной тяги к войне у гуннов, жаждущих золота и добычи из великой, сказочной, погибающей империи на западе под названием Рим, а также благодаря брачным узам и просто возникавшей порой взаимной симпатии, черные и кутригурские гунны стали единым народом.

Тогда могли бы появиться горы драгоценностей, сваленных в сверкающие кучи, рабыни с карими глазами, лошади — породистые скакуны из Аравии, с Берберского побережья, равные Небесным Коням.

На это возразил даже Рваное Нёбо.

— Нет лошадей, равных Небесным, — сказал он. — Даже император Китая желает стать владельцем Небесных Скакунов.

— В Аравии такие же кони, — ответил Аттила.

— Лжешь!

— Нет, не лгу.

Вновь Рваное Нёбо увидел горящий свет истины в тех немигающих желтых глазах и был вынужден с неохотой признать поражение.

— Мне бы хотелось посмотреть на тех арабских лошадей.

Своим людям Аттила сказал, что они могут взять в жены вдов или женщин постарше, т. е. тех, кому исполнилось более тридцати лет. Сам он так и поступил. Женщина, которую выбрал каган, была вдовой приблизительно двадцати восьми лет. Очевидно, считалась она далеко не молодой. Верховный вождь запретил искать и преследовать девственниц. Воины выглядели недовольными, но не осмелились ослушаться приказа.

— Мой господин, — говорил потом старый Чанат Аттиле, когда никто не слышал. — Кутригурские женщины… Если мы должны взять их в жены по вашему распоряжению…

Аттила повернулся и насмешливо посмотрел на него.

— Первое впечатление не очень приятное. — Чанат строгал ножом палку.

— Ну да, не очень, — согласился каган.

— Прошло много времени с тех пор, как я обращал внимание на женщин. Обычно столько времени в одной палатке достаточно, чтобы стало меньше требований.