88-миллиметровой пушки. Разночинный армейский народ проявлял любопытство, и все непременно старались просунуть руку в дыру на бортовой броне. Женщинам это удавалось, и все они непременно говорили, что еще горячая.

Родин остановил «тридцатьчетверку» в двадцати метрах от «тигра», подумал, что уже нашлось, кому доложить об успехе операции, крикнул ребятам, что идет на узел связи.

И ноги сами понесли, как в сапогах-скороходах, и откуда только силы взялись, будто и не было бесконечной череды боев, истощенных нервов, намотанных на кулак, тяжелого ранения члена экипажа, считай по его вине…

«Эх, Буратино, Буратино, так обдурить папу Карло, вернее сказать, Ивана-дурачка…»

В экипаже они договорились и дали друг другу клятву, что тайну рядового Деревянко от них никто не узнает. Конечно, все равно всплывет: из медсанбата доложат по команде. И опять Смерш начнет искать следы «преступной деятельности».

И вот знакомое, уже родное крылечко. Иван постучал, не дождавшись ответа, распахнул дверь, стремительно прошел через сенцы. Ольга сидела за столом и заполняла какой-то формуляр, увидела Ивана, вскрикнула, вскочила, скинув наушники. И в следующее мгновение она повисла на нем, а он закружил ее в самом центре комнатушки, где они так лихо пели и танцевали. И свежеотдраенные половицы не поскрипывали, а пели.

Наконец, когда они перевели дух от долгого поцелуя, Оля сказала:

– А я была возле этого чудовища! Ужас, какой страшный!

– И пробоину в борту потрогала?

– Конечно, у меня даже ладошка туда поместилась! – гордо сообщила она.

– И как, горячая? – рассмеялся Ваня.

– Горячая! – подтвердила Оля.

– Да нет, – улыбнулся Иван. – Я про ладошку, ладошка твоя такая горячая!

Они сплели пальцы своих рук, почувствовав, какой жар через них идет друг к другу.

– Мне так хочется близости, прижаться так, чтобы раствориться в тебе… – произнесла она ослабевшим, задыхающимся голосом.

– И сколько ж мы можем мучить друг друга…

– Ванечка, а твое начальство может отпустить тебя в официальное увольнение за все твои подвиги?

– Может… А не сможет, так сбегу.

– Да ты что?!

– Два раза снаряд в одну воронку не попадает! – лихо ответил Ваня.

Он огляделся и тут заметил, что в комнате нет Татьяны.

– А где Таня?

– В госпиталь увезли… У нас тут бомбежка была. Попала Танька, несколько осколочных ранений. Средней тяжести, – грустно сообщила Оля.

Иван помрачнел.

– Надо же… А у нас в конце операции Саню Деревянко тяжело ранили, в грудь и бедро. Только что в медсанбат отвез. Уже, наверное, оперируют…

– Бедняжка, совсем мальчишка…

Оля положила голову на плечо Ване.

– Ты знаешь, Вань, с той вечеринки, будь она неладна, просто шлейф несчастий тянется. Мне страшно: такое чувство, будто все эти командиры хотят, чтобы ты погиб. Посылают тебя из огня да в полымя…

– Я везучий, Оленька! Знаешь почему?

– Ну, скажи…

– Потому что есть человечек, который меня очень ждет.

– И очень любит…

Маргарита Семеновна вытащила поочередно два осколка из груди и бедра, бросила в какую-то эмалированную миску. Потом извлекла еще три мелких из руки и плеча, они звякнули совсем тихо. «Повезло, тебе девочка, неглубоко ушли!» – удовлетворённо произнесла она.

Саше смутно помнилось, как два санитара ее вновь переложили на носилки, понесли по коридору, вышли во двор. Там на лавке сидели два раненых бойца: один с перевязанной рукой, второй – с повязкой на голове, он заклеивал самокрутку.

Тут же стоял грузовик ГАЗ-ММ, откинутый задний борт ждал своих пассажиров.

– Карета подана! – сказал один из санитаров.

И тут же парень вскочил с лавки, сунул самокрутку товарищу, ему, видно, и предназначалась, бросился помогать загружать носилки в грузовик. Хоть чуть-чуть, но подсобил и, довольный, уселся на лавку. Следом загрузили еще одного лежачего, с двумя перебинтованными ногами и обожженным лицом, и еще помогли забраться на борт троим «сидячим».

Грузовик ГАЗ-ММ, когда не хватало санитарных автобусов, вполне подходил для перевозки раненых. Насыпали в кузов слой песка, а сверху устилали соломой. И эту солому, желтую, как солнце, с запахом пыли дорог, сразу почувствовала Саша, рука опустилась, вот она, колючая и ломкая.

А дорога ждала Сашу Деревянко в армейский полевой госпиталь – для дальнейшего лечения, выздоровления и реабилитации. И сейчас за последние месяцы ей выпала счастливая возможность не самой управлять транспортным средством, а ехать как пассажир. Разве что, еще была поездка в штрафную роту. Но то – особый случай… Госпиталь находился в сорока километрах от линии фронта; все выбоины, воронки, глубокая, как шрам, колея – эта израненная войной дорога очень болезненно давались для раненого бойца Деревянко.

Все тело ее стонало, ныло, тупая боль выкручивала. Но даже эта боль несравнима была с горечью, бедой, трагедией и полным ее крахом. Этот день «Х», как Саша мысленно называла его (то есть неведомый), всегда темным болезненным уголком находился в подсознании, но зато в кошмарных снах обрушивался безжалостно, торжествующе и фатально. В этих ярких видениях в разных вариантах повторялось одно и то же: ее разоблачали! Сашу выводили перед строем батальона и объявляли, что рядовой Деревянко – женщина! И за это преступление она вновь попадала в штрафную роту. Какие-то навязчивые незнакомые майоры или подполковники с перекошенными лицами, смеясь, говорили: «Ведь ты девица, Деревянко, мы тебя поймали». Правда, в этих поганых снах ни разу не появлялся родной экипаж.

Но Саша даже не представляла, какие испытания ей предстояло пройти, приняв обличье простого деревенского паренька из деревни Большая Драгунская. Одни чисто женские бытовые моменты чего стоили! Все женское естество надо было глубоко упрятать и стать своим мужиком. Став Александром Деревянко, она для себя приняла внутренний закон: даже в мыслях всё произносить в мужском роде. Это удавалось не всегда, и самое опасное, что сразу бы стало крахом, если бы вслух что-то вырвалось в женском роде.

Однажды такое случилось на третий день жизни в экипаже: Саша сказала «я хотела» и прикусила язык. К счастью, никто не обратил внимания…

И она сказала себе: я буду играть эту роль, как артист на сцене. И «лучший комсомолец-тракторист» района справится с этой ролью. И рядовой Александр Деревянко будет мстить врагу беспощадно и давить его, давить, давить…

Армейский госпиталь находился в двухэтажном здании. Сашу внесли на носилках в палату, в которой было около десяти женщин разного возраста, в основном, лежачие. И среди них Александра первой же с изумлением увидела Татьяну. Она сидела на кровати и читала книжку. Таня подняла глаза, посмотреть на новенькую, взгляды их встретились. Нет, она не узнала ее и вновь принялась за чтение. Сашу переложили на койку, рядом поставили сумку с личными вещами. И тут как