— Доченька, ведь ты же понимаешь, что теперь вас ничего не связывает. Вас связывала лишь эта случайная беременность. Я понимаю, что тебе очень хотелось бы верить в другое, но.

— Он решил меня бросить. — шепчу я, и до конца все еще не верю в это. Внутри меня все сопротивляется.

— Это логично. Он богатенький мажор.

— Он был здесь все время со мной. Каждый день, мам.

— Банальная жалость, — она пожимает плечами. — А вдруг ты с собой что-нибудь сделала бы, реши он порвать с тобой сразу же после? — Слова мамы остро вонзаются в мое сердце, сбивая дыхание. — Зачем ему эти проблемы? Вспомни, Марк не был в восторге от новости, что станет отцом. Такие, как Громов на таких, как ты просто так не женятся. А теперь его ничего не держит. Ребёнка больше нет, Лика. Поэтому я даже не удивлена такому звонку.

И моя мама что-то говорит и говорит. ещё и ещё. А перед моими глазами стелятся картинками ее слова.

Нет. Мне не больно. Я ведь знаю самую страшную и удушающую боль на вкус. Распробовала ее до дна. Поэтому я не бьюсь в истерике. Просто сижу, уставившись взглядом в пол.

— Нет, мам, — качаю головой, не переставая буравить глазами паркет под ногами. — Так не может быть. Он сказал, что любит меня. Мне нужно с ним поговорить, — и, словно очнувшись, резко тянусь к сумке за телефоном.

Но мама перехватывает его быстрее. Она сжимает мой мобильный в своей ладони и убирает от меня подальше: к себе в сумочку. Сдвинув брови, моя мать холодно смотрит на меня исподлобья.

— Лика не унижайся, — цедит она. — Если бы любил, то не передал бы это...

Не успеваю моргнуть, как на моих коленях оказывается какая-то папка.

Я открываю ее деревянными пальцами, а взгляд вонзается в буквы на белой бумаге.

Заявление о расторжение брака (по взаимному согласию супругов)

А в графе «ОН.» уже аккуратно вписано ручкой:

Громов Марк Викторович...

И подпись ниже...

Облизываю потрескавшихся губы, кусаю их, продолжая смотреть на заполненное наполовину заявление о разводе. Я даже не понимаю, что чувствую. Наверное, уже вообще ничего...

Я просто молча принимаю из рук мамы ручку и прямо у себя на коленях заполняю пустующую часть заявления. И на строчке «присвоить фамилию ей» пишу: Соболевская.

— Так будет лучше для всех, Лика, — мамин голос какой-то неестественно приторный.

Ничего не отвечаю ей. Отдаю документы, даже не став интересоваться, как они попадут в руки к Марку.

Я устала. Я так больше не могу.

Уже все неважно. Врач сказал мне, что нужно обязательно дать себе шанс на новую жизнь. Может, это и правда к лучшему. Марк и все что с ним связано, останется здесь. Слишком много на меня одну болезненных воспоминаний.

Поэтому, когда мама задерживается на ресепшн, о чем-то шепчась с одной из администраторов, я замечаю, как вторая сосредоточенно вкладывает какие-то бумажки в конверты.

— Извините, а можно? — осторожно прошу у девочки.

Та лишь удивлённо вскидывает брови, но пустой конверт отдаёт мне молча.

Мое обручальное кольцо легко соскальзывает с безымянного пальца. На его месте тут же чувствуется пустота, отдающая точно под ребра. Тонкое, изящное, но имеющее вес кольцо ложится на дно конверта.

Я не знаю, появится ли Марк здесь ещё раз, но оставлять эту вещь себе не имеет смысла. Теперь все, что связано с ним вряд ли вообще имеет какой-то смысл.

Поэтому я отдаю его девочке с просьбой вернуть это Громову.

У входа в клинику нас уже ждёт такси. Мама весьма заботливо накидывает мне на голову капюшон моей куртки и забирает у меня из рук сумку. Разместив ее в багажник, она даже устраивается рядом со мной на заднем сиденье.

И я уже не напрягаюсь от ее присутствия. Я хочу домой и не более.

Но напрячься мне все же приходится. Прислонившись лбом к окну в машине, я гипнотизирую медленно ползущие с неба снежники и не сразу замечаю, что не вижу знакомых пейзажей. Мы точно выехали из города, но такси едет явно не в сторону нашего дома. И это становится очевидно, когда по трассе мелькает указатель на аэропорт.

— Мам, — дергаюсь на сиденье и заглядываю теперь не только в свое окно, но и во все окна машины, — что происходит? Куда мы едем?

Мама цепляет на себя улыбку, расслабленно поправив выбившуюся из заколотых на затылке волос прядь:

— Все хорошо. Мы едем отдыхать. Я решила, что тебе сейчас надо развееться.

— Куда развееться? Я не собиралась, — ошалело распахиваю глаза и несогласно мотаю головой.

— Лика, ну ты не собиралась, а я решила иначе. Поверь, тебе там понравится. Это шикарный отель, вроде санатория. Там лес вокруг, озеро, а воздух какой!

— Санаторий? Откуда деньги-то, мам?

— Какая разница, — цокает она. — Разве мне может быть жалко чего-то для собственного ребёнка, особенно после того, как он пережил такое...— ее глаза многозначительно округляются.

А я сглатываю чуть не сорвавшийся с языка мерзкий вопрос: какое такое? Смотрю на маму, слабо понимая, откуда вообще такая щедрость и внимание в мой адрес. Проснулась совесть? И видимо, на моем лице рисуется все недоумение, потому что мама тянется к моей ладони, лежащей на коленке. Она настойчиво сдавливает ее своими пальцами, а в мои глаза заглядывает так пронзительно, что я не могу отвести взгляда от маминого лица. Спокойное и в то же время вижу, как напряжена каждая его черта.

— Лика, давай забудем все наши разногласия. Хочу, как лучше. Я же тебе не враг...

Марк

Смотрю на изящное колечко у себя в ладони, как будто вижу в первый раз. Хотя сам же его и выбрал, подменив им перед росписью то кольцо, что благодушно даровал нам мой отец.

Мой отец. Эта мысль стреляет в голову, заставляя меня сжать платину в ладони. Здесь. Что-то. Не так.

Лика не могла сбежать просто так, тем более со своей матерью.

Возвращаю прожигающий взгляд на администраторшу за ресепшн и подхожу к их стойке вплотную.

— Моя жена и эта женщина, с которой она уехала, они были вдвоём? — холодно чеканю вопрос.

Девушка уверенно кивает, а я ещё сильнее сжимаю в ладони обручальное кольцо Лики.

— Может, они о чем-то говорили? Сказали, куда едут?

— Нет. Просто оставили два конверта и...

— Два? — Сердце подскакивает в груди, и я уже готов изрешетить глазами администратора. — Что за второй конверт? Где он?

Но девушка не успевает раскрыть рот, как ее подружка за ресепшн резко одергивает ту за белый рукав халата. Они переглядываются, и в глазах второй администраторши легко читается «заткнись».