— Ваша добрая жена освободила меня. После десяти тысяч лет, проведенных в тесноте, с вечными болями в животе, в этой самой жалкой темнице, госпожа Конни выпустила меня на свободу. За эти десять тысяч лет я сменил более ста тысяч жестоких и продажных хозяев, и наконец попал в руки того, кто относится ко мне с уважением. Мы друзья. Я с нетерпением жду возможности распространить эту дружбу на вас, господин Сквайрс.

Воодушевившись этим объяснением, пространным и напыщенным, джинн продолжил:

— Теперь я свободен, мне позволено существовать среди людей во времена, когда мой вид считается легендой, и, таким образом, я могу жить интересной, новой жизнью, моя благодарность не знает границ, как не знали границ мои ненависть и гнев. Теперь мне больше не нужно выступать в роли демона, теперь я могу быть таким ифритом, о котором говорил учитель Иеремия бен Элиазар в псалме XLI. За последние три дня я многое увидел в этом мире. А как люди проводят время! Я нахожу это самым приятным, по мне так это просто прелесть. Скорость, блеск, освещение. Несравненный дом Лены! Вам нравится баскетбол?

— Но как? Как тебе это удалось, Конни? Как? Ведь никто не мог вытащить его оттуда…

Конни взяла Дэнни за руку и повела к пятиметровой высоты дверям:

— Можно нам войти в твою квартиру, Масуд?

Джинн сделал приглашающий жест и поклонился так низко, что его голова оказалась на уровне талии Дэнни, когда они с Конни проходили мимо.

Они вошли в покои джинна, и им показалось, что они перенеслись во времени в древнюю Басру, в «Тысячу и одну ночь».

Но среди всех этих шелков, драпировок, подушек, свечей, шкатулок и медной посуды, в центре зала, в люцитовой витрине на ониксовом пьедестале, освещенный единственным ярким пятном света из неизвестного источника, находился единственный объект поклонения.

— Иногда волшебству приходится уступать технологии, — сказала Конни. — А древнему гневу уступать здравому смыслу.

Дэнни шагнул вперед. Он никак не мог разобрать, что за предмет лежал на черной бархатной подушке. А подойдя ближе не мог поверить своим глазам. Не может быть. Это было так просто. Но почему никто не додумался до этого раньше. Вероятно потому, что, когда лампа находилась у предыдущего владельца, консервных ножей еще не существовало.

— Консервный нож. Консервный нож!?! Простой, глупый, повседневный консервный нож!?! И это все, что потребовалось? У меня был нервный срыв, а ты додумалась пустить в ход консервный нож?

— Можешь себе представить, — Конни подмигнула Масуду.

— Да, картинка так себе, — сказал Дэнни. Но перед глазами у него сверкал бриллиант размером с отель «Ритц».

«Покайся , Арлекин!» — сказал  Тиктакщик.

«REPENT, HARLEQUIN! SAID THE TICKTOCKMAN». Перевод: Е. Доброхотовой-Майковой. 1997

Я должен быть осторожен с формулировкой «урока», который я хочу вам преподать этим рассказом. Потому что в некотором смысле это изложение правил, которых я придерживаюсь в жизни, и если вы будете понимать эти правила слишком буквально и следовать им, то огребете больше неприятностей, чем заслуживаете. А это прямо противоположно тому, чему учит эта книга по мнению моего издателя, который утверждает, что эта книга должна сделать вас лучшими гражданами и более счастливыми личностями, с пониманием того, что, если вы будете выбрасывать мусор на улицы, я разыщу вас, где бы вы ни жили, и прибью вашу голову гвоздями к журнальному столику. По крайней мере, мой издатель считает именно так. Но, насколько я могу судить, я вам еще не лгал; и я не собираюсь начинать сейчас.

Первое, что я хотел чтоб вы поняли, это что если тебя засосет в Систему, выбраться из нее может оказаться практически невозможно. Приведенный здесь урок — это тот, который приведет вас к успеху, если вы будете следовать ему. Живите в своем собственном темпе, а не в темпе общества. Умейте время от времени просто сказать «к черту» вас всех! Подчинение своей жизни общепризнанным правилам очень удобно другим людям, но для этого вам придется жертвовать частичками своей собственной жизни ради других, которым на самом деле нет особого дела до вас, ваших проблем, желаний или потенциальных возможностей. Они бормочут «Я знаю, как вам тяжело» или «я понимаю», но когда дело доходит до того, что вы окончательно ломаетесь, не выдержав жизни по общепризнанным правилам, они испытывают лишь  раздражение от того, что вы оказались таким слабаком.

Этот рассказ печатался во многих хрестоматиях для колледжей, и за долгие годы я уже потерял счет студентам, говорившим мне, что «Покайся, Арлекин!» впервые дал им почувствовать, что такое гражданское неповиновение, и что он приоткрыл (и более чем приоткрыл) для них дверь к социальной ответственности.

Всегда кто-нибудь да спросит: о чем это все? Для тех, кому надо объяснять и разжевывать, кто хочет непременно знать «к чему это», предлагаю нижеследующий отрывок из книги Генри Торо «гражданское неповиновение»:

Множество людей служат государству не как люди, но, как машины, телами. Это действующая армия, милиция, тюремные надзиратели, констебли, добровольные дружины охраны порядка и т. д. Им редко приходится руководствоваться собственными суждениями или нравственным чутьем; они ставят себя в ряд с деревом, глиной, камнем; вероятно, можно изготовить деревянных людей, вполне пригодных для тех