НАУЧНЫЙ ПОДЪЁМ

По заказу Сасанидов была проделана огромная работа по переводу как греческих, так и индийских текстов. Произведения Гиппократа, Платона, Аристотеля, Евклида, Галена, Диоскорида и многих других были в свою очередь переведены на арабский, в основном учёными Гундишапурской школы. Так за несколько десятилетий произошла одна из самых умелых и самых удивительных передач суммы знаний в истории. Благодаря этой литературе и усвоению «технической лексики [...], разработанной иранцами» (Massignon. Valeur culturelle. 1963. P. 544), арабский язык, уже к тому времени очень богатый, сделался важнейшим научным языком в мире, а «Иран — одним из главных центров исламской цивилизации, сыгравшим центральную роль в её создании» (Наср).

Гундайсабур, город близ Ахваза, стал культурным центром в 489 г., когда здесь поселились несториане после закрытия Эдесской школы, и научная жизнь в нём стала ещё интенсивней, когда Юстиниан в 529 г. закрыл в свою очередь Афинскую школу и здесь нашли прибежище неоплатоники. Видимо, благодаря близости Хиры, столицы арабского царства Лахмидов, местное население уже познакомилось с арабским языком, довольно близким к сирийскому, на котором тогда говорили очень многие. Арабский изучали с энтузиазмом. Знать его хотели все, в первую очередь те, кто обратился в ислам и стремился усвоить Коран. Первые грамматики арабского языка писали не арабы, а иранцы, начиная с Сибавайха (ум. около 800). При Аббасидах в Гундайсабуре собралась группа учёных разного происхождения — персидского, греческого, индийского, — позже образовавших ядро научного сообщества, сложившегося в Багдаде из приглашённых туда учёных, когда ал-Мамун основал там около 830 г. Байт ал-хикма, Дом Мудрости. Христиане, многочисленные там, приобрели авторитет и престиж; в частности, при патриархе Тимофее I (780-823) несторианская церковь получила наибольшее распространение. Несториан принимали при дворе; мы, в частности, располагаем свидетельствами о богословских беседах между патриархом и халифом ал-Махди. Несторианская община поставляла самых видных переводчиков, таких, как Хунайн ибн Исхак (ум. 873) и два члена его семьи — сын и племянник. Она прославилась своими учёными. К ней принадлежали великие наставники: сам ал-Фараби был учеником несторианина, Юханны бен Хайлана.

Бумага, секрет которой был похищен у китайцев во время Таласской битвы в 751 г., производство которой сначала было монополией Самарканда, а потом, в 794-795 г., его технологию Бармакид Джафар привёз в Багдад, пришлась как нельзя более кстати, став чудесным средством для распространения знаний. С её помощью было бесконечно проще размножать и хранить рукописи, чем с помощью папируса или пергамента.

В Гундайсабуре, а потом в Багдаде не довольствовались переводами, собиранием сводов знаний. Там дискутировали с древними, проверяли их сведения, приобретали новые. В 800 г. отмечено первое астрономическое наблюдение за солнцем, которое произвёл Ахмад ан-Нахаванди. Медицина, традиционно знакомая сирийцам, оставалась одним из главных занятий учёных. В ней прославились, в частности, семейство Бахтишу, один из членов которого, Джибраил, был медиком Харуна ар-Рашида, а также христианин Ибн Масавайх (вторая половина VIII в.), написавший первые медицинские трактаты на арабском языке. Но своё место занимали и все остальные науки. В Байт ал-хикма по приглашению монарха и его министров, великих меценатов, приезжали работать люди разного происхождения, как ранее в Гундайсабур, и все изъяснялись по-арабски. Иранцев было намного больше других, и в основном это были выходцы из Хорасана и Согдианы. Многие приезжали из Рея, из Нишапура, из Мерва. Из плеяды, которую они образовали в IX в., надо упомянуть по меньшей мере ферганских астрономов Абу Машара (Альбумасара, ок. 775-866), главную книгу которого будут изучать в Германии ещё в XVI в., и ал-Фаргани (ум. после 861), нашего Альфрагануса, которого перевёл на латынь Герард Кремонский и упоминал Данте; великого математика ал-Хорезми (ум. ок. 847), чьё искажённое имя стало нашим словом «алгоритм», которому мы обязаны термином «алгебра», взятым из заглавия одной из его книг, и который одним из первых, если не первым, позаимствовал индийские цифры, которые мы называем арабскими. Несколько позже, на рубеже девятисотого года, по-арабски писали также несомненно величайший астроном ал-Баттани (до 858-929), наш Альбатегний; историк Табари (839-923), труд которого впоследствии был переведён на персидский; первый мусульманский философ, сын иранизированного тюркского вождя — ал-Фараби (870-950), аристотелик, комментатор Платона, учитель Авиценны; ар-Рази из Рея (865-ок. 925), которого Запад называл Разесом, — несомненно величайший мусульманский врач, многочисленные работы которого способствовали основанию позднейшей научной медицины, особенно потому, что он провёл немало клинических обследований... Единственным заметным арабом в этом букете иранцев был тот, кого мы называем ал-Кинди, — отец перипатетической философии, умерший около 873 г., который жил в Ираке, но можно задаться вопросом, в какой мере его недопустимо считать порождением иранской или сирийской науки, — ведь трудно представить, что ещё могло его вдохновлять и где ещё он мог черпать свои знания.

В конце VIII или в начале IX в. в мусульманском мире появился и обширный свод герметико-алхимических знаний, приписываемый Джабиру ибн Хайяну — человеку, о котором мало что известно, кроме того, что он родился в Тусе около 721 г., в 800 г. жил в Куфе и умер в немилости в 815 г. и что он определённо не был автором тех трёх тысяч трудов, какие ему приписывают. Его присвоило западное средневековье, и там он под именем Гебера занял ещё более важное место, чем у мусульман; на Западе, несомненно, слишком поспешили забыть то, чем обязана ему химия (к примеру, открытием серной и азотной кислот), ради того, чем ему не обязана алхимия, и он послужил витриной для целой школы, оказавшей глубокое влияние на великую алхимическую традицию средневекового христианского мира.

В IX в. были составлены большие сборники хадисов — преданий, связанных с образом Пророка, которые сохранили его сподвижники и которые передавались из уст в уста. Каждому изречению и каждому событию, собранным в них, предшествовала цепь передатчиков: «Такой-то узнал от такого-то, который знал это от такого-то... что...». Польза от них была очевидна: в самом деле, хоть Коран и рассматривает всевозможные сюжеты, он не говорит обо всём, не отвечает на все вопросы, какие ставит жизнь сложно устроенного общества и безмерной империи. Поскольку хадисы в той же мере, как и Коран, составляют самую основу мусульманской религии, представляется особо интересным подчеркнуть, что эту гигантскую собирательскую работу (в ходе которой ал-Бухари, говорят, рассмотрел шестьсот тысяч преданий) совершили по преимуществу восточные иранцы: Тирмизи из Термеза на Оксе, ал-Бухари (810-870), в конечном счёте выбравший 7397 преданий, Муслим из Нишапура (ок. 817-875), причём полностью достойными доверия признаны только два последних.

ТВОРЕНИЯ ЛИТЕРАТУРЫ

Если научные переводы сыграли существенную роль в передаче знаний, если они связали культуры, до тех пор полностью раздельные, если они позволили мусульманским учёным, переводчикам или тем, кто изучал переводы, исходить при работе из полученных данных и значительно продвинуть вперёд науку, то не меньшую роль, может быть, сыграли переводы сказок и басен. Индийские басни Бидпаи, озаглавленные «Калила и Димна» по именам двух шакалов — главных героев, переведённые персом-маздеистом Ибн ал-Мукаффой (ум. 759), получили мгновенный и долгий успех. Их сюжеты можно найти даже у Лафонтена. Их чудесно иллюстрировали художники Багдадской школы в XIII в. (рукопись в Национальной библиотеке в Париже, ок. 1200-1220) и ещё позже (Бодлианская библиотека, Оксфорд, 1354), и можно считать, что их перевод породил арабскую прозу, которой до него не существовало. Точно так же, хотя в доисламской Аравии была блистательная поэзия, создателем поэтического языка арабов-мусульман стал перс — Башшар (ум. 783), протеже халифа ал-Махди, человек, никогда не скрывавший маздеистских симпатий и убитый после кончины своего покровителя. Не меньший успех имели сказки. «Тысяча и одна ночь», обширное собрание чудесных коротких рассказов, (получившее известность в Европе в начале XVIII в., благодаря Антуану Галлану, издавшему французский адаптированный перевод), непрерывно обогащалось новыми сюжетами, но старейшие тексты, должно быть, переведены на арабский во второй половине VIII в. Здесь всё окутано плащом ислама, но основа — по преимуществу иранская, как показывают имена главных героев — царя Шахрияра, царевен Шехерезады (Шахразады) и Дуньязады (Динарзады) — и как признано в аннотированном каталоге арабской литературы 987 г., цитируемом ал-Масуди: «Первыми, кто сочинял сказки, кто посвящал им книги [...], были персы [...]. Этот жанр широко распространился и имел большой успех при сасанидских царях, а арабы переложили эту литературу на свой язык» (Elisséeff, 1949, р. 21). Как заметил, несколько преувеличивая, Бертольд Шпулер, «так называемая арабская литература во многом была создана персами».