Плачу…

Не оттого, что мне двадцать три, а я сам ничего не достиг. И не оттого, что больше никогда не увижу семью – этому я даже рад.

Плачу…

Перед взором – радостное веснушчатое личико Иры. Но не о ней сожалею, не воспоминание о подружке, которой давно нет, текут слезы.

Плачу…

Присаживаюсь у ручья, чтобы плеснуть водой в лицо. Но руки замирают над водной гладью. В неровной водной поверхности быстро текущего лесного ручейка отражаюсь я. Не тот, не нынешний, но другой… Семилетний. Детское отражение меня самого «выглядывает» из воды, пытливо смотрит мне в глаза. Я-ребенок ищет себя в я-нынешнем и не находит, не на-хо-ди-т. Теперь плачет отражение.

И слезы высыхают…

И только злость, холодная, расчетливая, волной смывает жалость к самому себе, оставляя лишь желание разбить себе голову о ближайший валун. Не-на-ви-жу, себя ненавижу. Кем я стал? За внешней бравадой и за вечным бунтарством что было у меня в душе? Ничего не было. Пустота. Я – пустышка. Я – никто. Чужие, перенеся меня в это скопление, лишили мою личность единственного, ради чего эта личность и сформировалась. Стержень – противоречия. Его не стало – и не стало меня. Пустышка. Некому мне тут доказывать, что я могу что-то решать. Никому не интересно, что я буду что-то делать из-за чувства противоречия. И меня не стало, осталась только оболочка. Во взрослом теле нет даже ребенка, нет никого. Пустота внутри. Я марионетка, куда подует ветер, туда и иду. Меня нет, есть тело, которое реагирует на внешние раздражители. Ничтожество. Даже в семь лет во мне было больше «я», чем сейчас. Злость. Злость на отца, который отучил меня принимать решения. На мать, которая ему потакала. На «лизунов», которые выбили из меня желание хотеть что-то делать самостоятельно. На деда, который умер так рано и не смог меня от всего этого уберечь. Но самая большая злость – на себя. Только я сам виноват в том, что являюсь никем. Только я…

Но тут мои самобичевания прервались по очень неожиданной причине. Я уже не смотрю в водное зеркало, а детское лицо по-прежнему стоит прямо перед глазами. И это не мысленный взор! Я его реально вижу, причем не застывшую картинку. Я-ребенок моргает, шевелит губами, кривит рожицы – и все это в полуметре от моего реального лица. Приплыли. Глюки. Касаюсь изображения ладонью, и рука свободно через него проходит, не оставляя даже ряби. Не помогло, галлюцинация не исчезла, только сморщила нос и, судя по всему, фыркнула на мою попытку его прогнать. Я сошел с ума… И эта мысль радовала. Наверное, так не должно быть, но настроение с каждой секундой становилось все лучше и лучше. Не знаю, сколько времени я перемигивался со своей иллюзией, строил мне-малышу рожицы, в ответ получая еще более уморительные гримасы. А что, быть сумасшедшим даже весело, что-то в этом есть!

– Кхм-м, – раздается за спиной покашливание.

Отражение пытается заглянуть мне за плечо, вот любопытное.

– Чего тебе, Ери?

Даже не оборачиваюсь, я-дите намного интереснее всего, что мне может сказать он. Перемигиваюсь с отражением.

– Ты чего тут сидишь уже целый час?

И зачем он за мной пришел-то?

– Ери, я занят.

Сходить с ума, это так весело! А он мне мешает, пришел зачем-то, отвлекает. «Я» состроило недовольную мину.

– Вижу, что тренируешься. – Он обходит меня сбоку и внимательно всматривается в «отражение». Это что получается, он его видит, что ли? Получается, мое безумие заразно? – Только ты говорил, что ничего не умеешь и алькаром стал недавно. А тут смотрю, визуализация образов! Это доступно единицам! Зачем меня обманывал?

Так. Стоп. Что значит визуализация? Какие образы? Я-я также удивлен, судя по мимике. Стоп, стоп, стоп. Э-э-э.

– Ты это тоже видишь?

– Конечно! – Ери вглядывается в «образ». – Даже могу предположить, что это твой родственник. Вспоминаешь кого-то?

– Да, можно сказать и так. Вспоминаю.

– Не научишь? А то эта грань мастерства алькаров так и осталась для меня недоступной. Баш на баш, я тебя учу боевому применению, ты меня – визуализации.

– Прости, Ери. Я бы рад. Но… – Если я-дите – это творение сифуза, то как его убрать-то? Пробую мысленный приказ, пробую стереть, не получается, только улыбка на его лице становится еще шире. – Ери, я честно не знаю, как у меня это получилось. Да, черт! Я даже не знаю, как убрать этот «образ»!

«Дите» откровенно хохочет, хорошо хоть нет звукового сопровождения.

– Жаль. Очень жаль. Извини, что отвлекаю. Но под одним из столиков нашли рюкзак, в нем оружие, защитный комбинезон и еще всякая мелочь. Судя по расцветке комбеза, это, наверное, твои вещи. Сходи посмотри.

– Э-э-э. Вот так и идти? С ним?

Взглядом показываю на «образ», который не желает пропадать.

– Ну, если не знаешь, как убрать, то с ним. Правда, все поймут, что ты алькар, но я тебе уже говорил, это только в плюс твоей репутации.

Еще раз пробую избавиться от наваждения. Безрезультатно. Если не считать за результат показанный «дитем» язык.

– Если бы этот «образ» еще взгляд не загораживал, то…

«Дите» пожимает плечами. И с ним происходит метаморфоза. Вместо лица в метре от моих глаз прямо в воздухе стоит мальчишка в короткой майке, шортах и с ободранными коленками. Он важно кивает и по не видимой никому, кроме него, подвешенной в воздухе тропинке, вальяжно засунув ладони в кармашки, идет ко мне. Постоянно уменьшаясь в размерах. Чем ближе он подходит, тем все меньше его «образ». Когда он зависает над моим плечом, то уже ростом не больше ладони.

«Дите» внимательно смотрит на меня, задумчиво чешет затылок, потом оглядывается, показывая Ери язык, и усаживается мне на правое плечо. Ачуметь…

– И что? – Глупо обращаться к «образу», но я натурально нахожусь в шоке! – Мне теперь с тобой ходить, что ли?

«Дите» уверенно кивает. Н-да… Это не просто «образ»! Это, судя по всему, какая-то проекция подсознания. «Образ», устроившись поудобнее, поощрительно похлопал меня по плечу. Твою ж… Да екар… Да етить… Вот это я влип!

Думал, что далеко ушел от космопорта, а оказалось, что всего-навсего метров на семьсот. Ручей, у которого остановился, протекал совсем рядом с рыночной площадью. То-то Ери меня так быстро нашел.

– Все алькары немного не такие, как остальные. – Видимо как-то не так восприняв мое выражения лица, поделился откровением Ери.

– В смысле?

Как избавиться от этого «образа»? Пробую с ним мысленно общаться как со знаком-конструктом. Нулевая реакция.

– Все мы сумасшедшие.

Это он к чему?

– Да я вроде нормальный.

Сам не сильно верю тому, что говорю. Особенно не внушает оптимизма то, что я краем глаза наблюдаю у себя на плече.

«Образ», устроившись поудобнее, с непередаваемым детским оптимизмом рассматривает окружающее, особенно его интересовали силуэты нависов, стоявших на стартовом поле. Его широко раскрытые глаза источали почти физически ощущаемую волну любопытства, непосредственного детского любопытства. Неужели это и правда проекция неосознанного?