3 часа 15 минут до резни в лечебнице Фирф

Эми была готова взорваться. Она нечасто выходила из себя, и, чтобы довести ее, требовалось немало усилий. Но как только чеку из гранаты выдернули, остановить ее было уже невозможно. В этом она походила на Дэвида, хотя он этого и не понимал.

Как-то раз мама Эми сказала, что Бог может быть уверен: он дал ее брату Джиму весь рост, а Эми – весь характер. Брат был большим, как медведь, но в споре всегда оказывался голосом разума; Эмми только однажды видела, как он дрался, – и только для того, чтобы защитить ее. Эми была чуть ли не наполовину меньше его, но с гранатой внутри. Мама с иронией называла эту гранату «ирландка»: «а теперь успокойся, иначе твоя ирландка выйдет наружу», и Эми приходила в бешенство. Разве это не расизм или что-то в этом роде? Но сейчас, глядя на выражение лица Джоша, она была готова выпустить ирландку на свободу.

– Мы должны ехать прямо сейчас. И мы были должны уехать два часа назад. Прекрасно, тебе дела нет до Дэвида, и тебя не волнует, что зомби могут его съесть или сжечь дотла, но кто знает, сколько их там? Женщин, детей? Кто знает? Мы должны вытащить их оттуда. Столько, сколько сможем.

– Я очень хорошо понимаю, что ты расстроена, – сказал Джош, стараясь не смотреть ей в глаза, – но мы должны действовать с умом. Майка и Рики сейчас нет, они помогают своим семьям уехать, пока их не проглотил карантин. И я говорил тебе о Заке, который чем-то отравился. Он встать с кровати не может. Вот уже тремя ружьями меньше. Но завтра…

– О, да твою же… Ты знаешь, кто вы такие? Вы все? Дети. Маленькие дети, которые надувают щеки и играют в игрушки. Вы годами думали о чем-то подобном, а когда оно, к всеобщему удивлению, по-настоящему здесь и сейчас, вы твердите: «завтра, завтра, завтра». Завтра, когда солнце встанет. Завтра, когда к нам придет подкрепление, когда все будет не так плохо, когда все устаканится, а рисковать будет вообще не надо.

– Успокойся.

– Пошел ты к черту! – крикнула Эми и этот звук, казалось, пробил дыру в воздухе.

Граната, Эми, осторожно.

– Ты хочешь сидеть здесь, в своей маленькой фантазии, в своей маленькой пригородной матке. С ноутбуком, маленьким клубом, смазывая ружья и поздравляя себя с тем, что ты такой храбрый и сильный в своих глупых военных зомби-фантазиях, что постоянно проигрываешь в голове. Ты не мужик. Ты мальчик. Дитя. Вы все. Вы мальчики в коротких штанишках, потому что решили остаться ими. И ты не станешь мужчиной, если однажды не проснешься и не поймешь, что сегодня ты нужен миру как мужчина. Джош, если ты не поможешь мне, если отступишь и не станешь мужчиной прямо сейчас, люди умрут. Сегодня ночью. Не завтра.

Он не ответил, открыл свой макбук и поиграл с сенсорной панелью. На его лице было то самое выражение, которое спустило чеку Эми. Маска наигранного безразличия. Нужна немалая практика, чтобы выработать такое выражение. Оно бывает у тех, кому столько раз было стыдно, что они решили никогда не показывать стыд, но вот измениться так, чтобы больше не стыдиться, сил у них не хватило. Ей захотелось дать ему пощечину, а потом еще и еще.

– Эми, все, что я говорю…

– А-А-А-А-А!!! – Эми согнулась и заорала в пол. Она не знала, что еще сделать. Мать была права. Если бы Создатель дал ей тело Джима, она бы выбросила этого ребенка через ветровое стекло его фургона.

– Прекрасно, – сказала она. – От тебя я хочу только одного – отвези меня туда. Сбрось меня за баррикадами. Я придумаю, как их пересечь. Я придумаю, как найти Дэвида и всех, кто нуждается в помощи, и я придумаю, как вытащить их оттуда; и если я не сумею этого сделать, я умру. И это будет нормально, потому что я умру, пытаясь спасти людей, которых люблю, а ты вернешься сюда, в свой кокон, и будешь играть в видеоигры про зомби и дрочить; и лучше умереть, чем смотреть, как ты этим занимаешься.

Боковая дверь фургона распахнулась. Из нее высунулся невысокий смуглый парень, которого, насколько помнила Эми, звали Фредо, и сказал Джошу:

– Ты слышал?

– Я ничего не слышал, кроме нее.

– Прорыв из командного центра БИЭПИ. Освободились все силы ада, был взрыв, здание в огне, все их изоляторы прорваны. Инфекция потекла из закрытой зоны.

– Ни хера себе.

– ОАЭЭ передает, что туда направились пожарные машины, потом, спустя десять минут, оттуда поехали машины БИЭПИ. Они отступают. Оставляют Зеленую Зону. Оставляют все.

– Они покидают Неназываемый?

– Похоже на то.

– И что это означает? – спросила Эми.

– Это означает, – ответил Джош, – что власти больше не дадут никому выйти из города, и все, кто остаются внутри, должны полагаться только на себя.

– ОАЭЭ послало сигнал о помощи, просит приехать всех с оружием. Они говорят, что эпидемия зомби готова перейти из стадии два в стадию три.

– Стадия три, эта такая стадия, когда вы, парни, можете что-то сделать? – спросила Эми.

– Они говорят, что могут провести нас в город, – ответил Фредо. – У них есть друзья на кордоне, но только до того момента, пока федералы не поменяют охрану.

Джош заколебался, изучая смешную коллекцию ружей на стене. Наконец он вздохнул и сказал:

– Скажи всем собираться. Федералы обделались, и пришло наше время. Мы выдвигаемся через тридцать минут.

3 часа до резни в лечебнице Фирф

Джон не мог не заметить, что в то время, как весь Неназываемый сильно напоминал Детройт времен бунта после матча на «Суперкубок», в окрестностях дома Дэйва никаких перемен не было. Те же самые старые разбитые окна и мусорные мешки месячной давности на крыльце. Джона это успокаивало.

Однако кое-что все-таки поменялось. От маленького бунгало Дэйва, занимавшего тысячу сто футов[5], ничего практически не осталось. Только пол, черные остовы двух закоптевших стен и груды мокрых обугленных обломков. Почерневший гипсокартон и обгоревшие брусья, кровля и покореженная проводка.

Но Джон ничего не испытывал по этому поводу. И не потому, что именно он сжег дом. Джон вообще не питал к домам никаких чувств. Может быть, потому, что он, еще ребенком, благодаря трем разным разводам, постоянно менял их. И ему нравилось думать, что нет смысла привязываться к вещам. Воспоминания не сгорят вместе с домом и не перейдут к другому владельцу, если его продадут. Дом – просто дерево и гвозди. Любить дом, машину или пару туфель – обыкновенный тупик. Лучше сохранить свою любовь для тех, кто может ответить на нее.

Фальконер хотел спрятать «порше», на тот случай, если появится БИЭПИ, кто-нибудь попытается украсть стерео или что-то еще в этом роде. Двери одного из брошенных гаражей были открыты, и машину загнали внутрь. Джон подумал, что было бы умнее поставить ее на расстояние прыжка, на случай, если вдруг придется сматывать удочки, но, вероятно, в мире Фальконера сматывали удочки другие люди, пока сам он охотился на них и говорил, что у них есть право хранить молчание.