Они были повсюду. Джон поглядел вокруг – опять не поворачивая головы или глаз – и увидел, что улицы завалены сломанными и обугленными трупами, мухи жужжат над расплесканными внутренностями. Появилась голова старухи – сгнившие глаза давно выпали из глазниц, на черепе рана от старой травмы. Паразит внутри открыл рот и испустил зубодробительный крик. Мгновением позже за ним появилась другая голова вместе с паразитом. Они начали трахаться.

Потом все исчезло, Джона опять бросило через время, он летел по небу – под ним проносились деревья и дома. Он увидел ряды военных грузовиков, образовавших толстые слои по обе стороны от ограждения – кордон, окруживший город. Он улетел от него и понесся над хайвеем. Внезапно оказался внутри фургона. И там была Эмми, сидевшая среди кучки чуваков с ружьями. Она сунула руку в коробку печенья «Golden Grahams» и ела их сухими, как будто они были картофельными чипсами. Джон попытался заговорить с ней, но, конечно, его там не было.

Сосредоточься. Сосредоточься на возвращении назад.

И потом мир закрутился и поплыл вокруг него, пейзаж стал вытягиваться, пока он не оказался в сгоревшем доме Дэйва, в собственном теле; он видел Фальконера и тварь, прыгнувшую на детектива с крыши.

Сцена перед ним застыла. Прыгающий монстр гротескно изменяется в полете, а Фальконер лишь вскидывает голову. Листья больше не шуршат, мир совершенно затих. Время остановилось. Джон посмотрел вниз на свои руки и заметил, что может пошевелить пальцами; значит, время остановилось не для него, но для всего остального мира. Он сделал пробный шаг и обнаружил, что может двигаться без проблем. Он оглянулся, поставил руки на пояс и в полной тишине сказал:

– Ха.

* * *

Именно такого раньше с Джоном не случалось, но это как раз было в порядке вещей, потому что не все вещи повторяются. Выход из тела, путешествия во времени и пространстве, другие измерения, невидимость – это пожалуйста. Остановка времени? Никогда.

Надо бы рассказать Дэйву. Если Джон запомнит – к сожалению, короткий богоподобный статус, который ты иногда получаешь после приема Соевого соуса, похож на активизацию сексуальной уверенности, которую ты получаешь от пива: в то мгновение великолепно, но на следующий день не помнишь ни хрена. Он попытался преодолеть первоначальный шок и оценить ситуацию. Кто знает, как долго продлится эффект и когда время опять рванет вперед?

В десяти футах перед Джоном на месте застыл Фальконер, словно статуя, установленная, чтобы воздать должное хорошему вкусу и недоуменному выражению лица. В воздухе, в двух футах над ним, висел монстр.

Джон мог бы даже рассмотреть, каким человек был до того, как паразит принялся за дело, но для этого потребовалось бы несколько минут. (Погоди, ты что? Разве минуты существуют?) Лапы твари были разведены в стороны, так что конечности и тело образовали положенное на бок «H». Кроме того лапы заканчивались остроконечными костями, так что напоминали зазубренный нож. Легко было понять способ атаки: через полсекунды реального времени монстр сомкнет лапы вокруг шеи и тела Фальконера и одним резким движением разрежет его на три отдельных кровавых куска. У того на защиту времени не оставалось. Без вмешательства Джона атаку он просто не переживет.

Джон подошел к Фальконеру и заметил, что чувствует землю немного по-другому. Ему потребовалась секунда, чтобы сообразить – трава не гнется под ногами, как будто он идет по искусственному газону из титана. Он застревал на каждом шагу, травинки втыкались в подошвы кроссовок, как иголки. Джон подошел к лопате, которую Фальконер бросил на землю, и осознал, что не может ее сдвинуть. Не может даже пошевелить вперед или назад.

Ага, так и есть. Время застыло, застыло понастоящему – Джон никак не мог подействовать на мир, любым способом. Он не мог убить монстра или оттолкнуть Фальконера. Хорошо. Черт. Что же он может?

На самом деле…

Он может узнать, жив ли Дэйв.

Нет, он не может уйти. Соевый соус перестанет действовать в любой момент, время возобновит свой ход, и Фальконеру придется в одиночку справляться с пикирующим на него монстром. Или, точнее, не справляться. Скорее всего, он даже не успеет понять, что происходит, а его отсеченная голова уже покатится по мертвым листьям во дворе Дэйва. Да, мужик хорош, но не настолько. Так что рискованное предприятие с Соевым соусом было огромной глупой тратой времени. Побег из лечебницы, приход сюда, все это. Когда время вернется в норму, Фальконера располосуют, Джон останется один и будет не ближе к исправлению положения, чем был тогда, когда проснулся с похмелья в общаге.

Хорошо. Не важно.

Джон обошел Фальконера, встал сзади него и положил руки ему на спину. Наклонился вперед и перенес весь вес на его спину (Фальконер, конечно, не пошевелился – как будто Джон опирался на бронзовую статую), так что в тот момент, когда время вернется, Фальконер получит сильный толчок и окажется на земле, вне опасности. Джон тоже упадет на землю, и, будем надеяться, это собьет монстра с толку на какое-то время и они смогут… что-нибудь сделать.

Джон ждал. И ждал. И ждал. Время и не думало возобновлять ход.

Пару часов (?) спустя Джон сидел на колючей окаменевшей траве перед Фальконером, скучая и спрашивая себя, сколько еще времени он будет нянькой; надо было идти наружу и пытаться хоть что-нибудь сделать. В конце концов, соскучившись, он вышел на улицу и отправился к карантину. А что еще делать?

* * *

Джон вышел из района Дэйва в диораму Неназываемого, в натуральную величину. В какой-то момент он болезненно ударился голенью о выброшенную газету, которую как раз подхватил ветер, когда время остановилось. На улице стояло несколько неподвижных машин – не слишком много из-за комендантского часа. Джону пришло в голову, что все неинфицированные живут как беженцы в зоне боевых действий – они отправили детей в подвал и надеются, что звуки обрушившегося на их квартал ада, не ворвутся внутрь вслед за звуком взрывающейся входной двери.

Из любопытства Джон подошел к потрепанному пикапу, застывшему посреди улицы; за ним в воздухе все еще висело облачко выхлопных газов. Кузов был полон картонных коробок, рулонов туалетной бумаги и подгузников. Рука водителя, пожилого негра с дробовиком на коленях, застыла в воздухе на полдороге к пепельнице; между большим и указательным пальцами торчали два дюйма сигареты, над которой висело застывшее колечко дыма. Джон сунул руку в окно рядом с водителем и попытался проткнуть замерзший дым. Тот был тверд как камень.

Необычно.

Джон прошел через город и оказался у больницы. Его шаги были абсолютно беззвучны, тишина была не как в библиотеке, а скорее, как бывает, когда вставляешь в уши беруши. Вероятно, звуковые волны не в состоянии пошевелить воздух. Джону показалось, что он слышит, как кровь течет по венам и живот булькает. Интересно, когда все это сведет его с ума.

Больница превратилась в лагерь военнопленных. Она была окружена примерно такой высокой оградой, которую можно увидеть в тюрьмах самого строгого режима – колючая проволока по верху, и все остальное. За оградой стояли бетонные преграды, которые должны были заставить любого отказаться от блестящей идеи протаранить ограду на грузовике. Тем не менее Джон не заметил ни одного охранника-человека. Все спят? Вместо них через каждые двести футов стояли машины без водителей. На крыше машин располагались турели с набором линз и двумя тонкими дулами с каждой стороны цилиндра. Механические глаза, с радаром или тепловизором, как у Хищника. Значит, карантин охраняется роботами. Круто.