она их — собаке. Да еще каких гадостей наговорила! Ужас!

З а р е м б с к и й. Вы наказаны за неуместную в наше время гуманность.

А н е л я. Возможно. Но надеюсь, ваше сочувствие не на стороне этой мужички?

З а р е м б с к и й. Ее отец, кажется, у меня на фабрике и тоже бастует. Второй месяц. Он предпочитает собирать на свалке кости, чем зарабатывать на фабрике по два злотых в день, на которые можно купить себе хлеба и сварить себе борщ даже с мясом. Следовательно, я не могу сочувствовать не только им, но даже тем, кого они оскорбляют за подаяние, за ненужный и вредный гуманизм.

А н е л я. Значит, я наказана с двух сторон? Вдвойне?

З а р е м б с к и й. Значит, да.

А н е л я (кокетливо). И вам не жаль меня?

З а р е м б с к и й. Нет.

А н е л я. Я серьезно… Нисколько?

З а р е м б с к и й. Если вы серьезно, то ни полстолько.

А н е л я. Но, может, все-таки у пана Владека найдется для меня капелька если не гуманности, то хоть какого-нибудь чувства?

З а р е м б с к и й. Вы спрашиваете или просите?

А н е л я (серьезно, пытливо, тревожно). А как вы думаете?

5

К ним подошли  н и щ и е.

Н и щ и е. Дорогие Панове!..

— Ради пана Иисуса!

— Крошечку с вашего счастливого стола!

З а р е м б с к и й (не то Анеле, не то нищим). Вы просите?

А н е л я. Я?

Н и щ и е. Просим!

З а р е м б с к и й. Я милостыню никому не подаю. Это мой принцип. Где гарантия, что просит не мой враг? Не даю!

Н и щ и е. Не лишайте нас хоть этой работы!

— Подайте ради матери божьей!

З а р е м б с к и й. Обратитесь вот к панне Анеле.

А н е л я. Пан Владек должен знать, что такое вежливость: даже нищим первый должен отвечать кавалер.

З а р е м б с к и й (нищим). У меня стоит фабрика без рабочих. Хотите хлеба — подите прогоните забастовщиков, станьте на их место и работайте. Польше нужно накопить собственные капиталы, а не нищенствовать, нужно заложить свой золотой фундамент, а не бастовать у пустых касс. Ступайте!

Н и щ и е  отходят.

А н е л я. Так как же вы думаете?

З а р е м б с к и й. Я уже сказал. Милостыни никому не даю.

А н е л я. Это ответ на мой вопрос?

З а р е м б с к и й (после паузы). Да.

А н е л я (тихо). После вашего вчерашнего коленопреклоненного объяснения в любви?

З а р е м б с к и й. Нет! Это после некоторых сегодняшних неприятных для меня новостей и оказий. Выяснилось, что ваш милейший отец, а мой подручный маклер и арендатор был первым и самым серьезным претендентом на покупку с торгов моей фабрики и всего моего имущества, что это он старался впутать мое предприятие в долги и даже, как я теперь предполагаю, помогал забастовщикам, раз не выгнал их до сих пор из моих квартир.

А н е л я. Я об этом ничего не знала. Я и мама. Честное слово. Абсолютно ничего. Но я уверена, что теперь, узнав о вашем предложении, он уже не будет покупать вашу фабрику.

З а р е м б с к и й (движение газетой). Узнав о сегодняшних сообщениях банка, я тоже уверен, что не будет покупать.

А н е л я. Наоборот, когда он узнал сегодня об этом, он очень обрадовался.

З а р е м б с к и й. Банковским сообщениям?

А н е л я. Я не знаю, о чем вы говорите. Он обрадовался, когда я и мама признались ему, что вы объяснились мне в любви.

З а р е м б с к и й. Пардон! Вы когда ему об этом сказали?

А н е л я. Сегодня. Вчера я была слишком взволнована. Ведь ваше вчерашнее признание было для меня так неожиданно, внезапно, что я решила отложить переговоры с родителями на утро. Хотя маме я сказала еще на рассвете. Мысленно я еще раз обошла вчерашнюю аллею, чтобы… чтобы поднять каждое ваше оброненное слово, быть может, недослышанное… упущенное движение. Потом перебирала их при звездах, складывала со своими, и из этого выходили такие очаровательные, прекрасные узоры, что сейчас я даже боюсь пересмотреть их… После ваших сегодняшних новых слов — боюсь…

З а р е м б с к и й. А тем временем ваш папа при тех же звездах слагал золотые узоры из прибылей от моей фабрики. Я тоже боюсь. А впрочем, простите и скажите наконец, что именно сказал он, узнав о моем предложении?

А н е л я. Он сказал, что… будет очень рад и счастлив… и если пан Владек действительно… полюбил Анелю, то, сказал, пусть приходит через три дня.

З а р е м б с к и й. Что же он думает — после сегодняшнего распятия на банковском кресте воскреснуть через три дня?

А н е л я. Я не знаю, о каком кресте вы говорите.

З а р е м б с к и й. О каком? Спросите у отца. Он уже знает. И передайте, пожалуйста, ему…

6

Подошел еще  н и щ и й, по виду интеллигент, с какой-то самодельной дудкой. Возвратилась М а к л е н а с пустой корзинкой.

Н и щ и й. Господа! Как видите, я нищий. Я знаю, какое неприятное чувство охватывает каждого из нас, когда к нам подходит нищий. Тем паче сейчас, когда нищенство стало чуть ли не главной профессией в Польше…

З а р е м б с к и й. Вы не из украинских ли народных демократов?

Н и щ и й. Нет. Я поляк. Я горжусь этим. Вероятно, я первый придумал из нищенства сделать определенный жанр искусства.

З а р е м б с к и й. А не наоборот?

Н и щ и й. Пожалуйста, убедитесь. Вот эту дудку я сделал из польской калины и играю по городам в каждом дворе. Под аккомпанемент пианино. Потому что почти в каждом дворе играет свое пианино. И выходит, что я играю, а мне аккомпанирует чуть ли не вся Польша. Это уже, я думаю, искусство. Вот, например, сейчас на соседнем дворе кто-то играет на пианино знаменитые Deux polonaises божественного Шопена. Слышите? Бурное вступление: тру-ру-ру-рум. В старой Польше шумит кровавый пир. Кровь, конечно, как вино, а вино как кровь. Глаза прелестных дам как утренний рассвет, а утренний рассвет как дамские глаза. Стальными молниями поблескивают польские сабли et cetera vivat! Речь Посполитая на первых волнах исторического подъема. Еще выше, еще выше, и вот polonaises — казалось, неплохое, торжественное и непобедимое шествие на мировой Вавель[6]. (Играет на дудке полонез.)

З а р е м б с к и й. А неплохо! Даже браво! Браво! Старый и славный род Зарембских в этом полонезе шел впереди. Старый Заремба. При Казимире начинал.

Н и щ и й. А мы, должно быть, заключим это историческое шествие миллионным всепольским полонезом нищих. (Играет полонез в минорном тоне.) На Вавель, через всю Польшу. И будет вся Польша кладбищем, а Вавель — надгробным памятником ей… Конец! Концом даже пахнет в воздухе — зима.

З а р е м б с к и й (заволновался). Кому зима и смерть, а мы лишь принимаемся за зимний спорт. Мы, Зарембские! Нам тесно танцевать! Земля старой Польши согнулась под нами, как старое крестьянское гумно. Мы топчемся в долине. Нам нужны новые пути от моря и до моря. Нам нужно как можно скорее выйти На простор степного океана, за стальной Днепр, и туда, где Воспетый поэтом…

Нищий опять перешел на минор, пританцовывая под диссонанс.

…маяк под Аккерманом. Еще дальше! Еще дальше на юг, где мачта крымских гор, высокий Чатырдаг стоит[7]. Киев — наш ключ к