Действительно, это не просто затруднит работу российских наблюдателей на выборах, но в основном, вероятно, сделает ее по сути дела невозможной. Однако это палка о двух концах: широкие массы избирателей, уверенные в том, что их обманывают, охотно поверят в любой домысел, враждебный правящей бюрократии, как только стихийно усиливающееся недоверие к ней перерастет в коллективное желание перемен. Представляется, что именно так развивались события в Сербии, большинство населения которой проголосовало в свое время за Милошевича, и, вероятно, именно так это было в Грузии, на Украине и в Киргизии, хотя там масштаб злоупотреблений с обеих сторон практически полностью исключает возможность выяснения реального результата.

Таким образом, сама подготовка правящей бюрократии к досрочному проведению парламентских выборов (хотя весьма вероятно, что естественная аппаратная лень и уверенность в длительном сохранении баснословной внешнеэкономической конъюнктуры в конце концов заставит руководство страны отказаться от их проведения) становится при определенных обстоятельствах дополнительным фактором срыва в системный кризис именно в ходе подведения их итогов.

Спите спокойно: это повторится.

Надпись на трансформаторной будке в Москве 27 мая 2005 года

Помимо досрочных (или проведенных, как им и положено, в 2007 году) парламентских выборов, фактором обрушения России в системный кризис может стать масштабная катастрофа, на значительный срок разрушающая повседневную жизнь значительных масс людей в ряде российских регионов. Существенно, что подобная катастрофа будет иметь значимые политические последствия только в том случае, если среди пострадавших регионов будет Москва, так как в условиях предельно централизованного управления (а при путинском режиме принципиальные решения могут приниматься только одним человеком) политические изменения при сохранении целостности общественной системы способны происходить только в столицах.

Прелюдией серьезных политических изменений могут быть и какие-либо драматические события в периферийных регионах, однако системный кризис они смогут вызвать не сами по себе, а исключительно «рикошетом», через удар, нанесенный ими по Москве. В противном случае даже (не дай бог) масштабные техногенные катастрофы и драматическое отпадение тех или иных территорий от нашей страны не приведет к рассматриваемому в рамках настоящей книги системному кризису и останется лишь эпизодом, но ни в коей мере не переломным моментом в истории России.

Весьма важно, что возникновение такого рода катастроф в ближайшие годы представляется принципиально непредсказуемым. Прогнозировать техногенные катастрофы, к сожалению, так и не научились (так как тогда успевали бы и предотвращать их): с одной стороны, технические системы обладают значительными скрытыми «запасами прочности» (позволяющими, например, продолжать успешно эксплуатировать вроде бы полностью изношенные мощности), с другой – системы наблюдения за их состоянием, не говоря уже о прогнозировании их «поведения», частью никуда не годятся (как из-за разрушения в ходе реформ, так и из-за сложности задач), частью находятся в недрах различных ведомств, не позволяющих никому использовать соответствующую информацию и не использующих их сами.

Природные катастрофы могут приобретать политически значимые последствия только в сочетании с техногенными. Прогнозирование их затруднено по тем же основным причинам, разве что большее значение имеет последовательное разрушение российской науки.[38]

Принципиально важно и то, что политически значимые катастрофы будут, скорее всего, провоцироваться или как минимум усугубляться неадекватностью государственного управления, проявления которого практически не поддаются прогнозированию. С определенностью можно сказать одно: дебилизация путинского государства превращает его в потенциальный катализатор катастроф такого рода.

Достаточно вспомнить, что в 2004–2005 годах россияне (в том числе москвичи, что политически важно) благодаря разложению аппарата государственного управления стали жертвами практически всех видов кризисов:

• финансового (дестабилизации банковской системы летом 2004 года), вызванного вопиющим непрофессионализмом и безответственностью финансовых властей страны;[39]

• террористического (в результате серии беспрецедентных по разрушительности и влиянию на общественное сознание терактов, продолжавшихся с 9 мая по 3 сентября 2004 года);

• социального (монетизация льгот, вызванная бюрократически выхолощенным, казалось бы, разграничением полномочий между уровнями власти, привела в том числе к лишению социально уязвимых слоев общества возможности передвижения внутри собственного населенного пункта);[40]

• техногенного (отключением света в конце мая 2005 года, жертвами которого в той или иной степени только в Москве стало, по оценкам, не менее половины реального населения, то есть свыше 6 млн чел., что втрое превышает официальную оценку в 2 млн чел., сделанную не только для Москвы, но для всех четырех пострадавших регионов).

Отключение света в Москве (а на самом деле в Центральной России) дало весьма показательный материал для понимания характера реагирования путинского государства на техногенные катастрофы и может рассматриваться как своего рода «модель» будущих катастроф, в том числе и имеющих политическое значение.

Прежде всего, важно понимать: по своим масштабам «блэкаут» представляет собой крупнейшую техногенную катастрофу в нашей стране после Чернобыля.

Ее масштабы весьма существенно преуменьшались; в частности, о прекращении энергоснабжения в других регионах говорилось крайне мало и вскользь, хотя оно затронуло населенные районы Московской, Тульской и Калужской областей, а по данным работников железных дорог – как минимум еще и Смоленскую область.

Категорически отрицался факт человеческих жертв в результате аварии, хотя в последующем появились неофициальные сообщения как минимум об одном погибшем именно из-за отключения света.

На фоне сообщений о примерно 20 тыс. застрявших в метро и 1,7 тыс. – в лифтах москвичах не делалось даже попыток сосчитать застрявших в электричках и проведших мучительные часы в колоссальных автомобильных пробках.