Единственная оценка числа пострадавших – 2 млн чел. – была откровенно смешна: даже на показанной РТР карте было видно, что свет отключался почти на трети территории Москвы (реальное население которой, по оценкам, – около 12,5 млн чел.). То есть только в Москве пострадало свыше 4 млн чел., а с учетом блокирования наземного транспорта и отключений водоснабжения и канализации, которые затронули и районы Москвы, в которых свет не отключался (не говоря об отказах телефонной связи), число пострадавших может быть оценено как минимум в половину населения – 6 млн чел.

Число пострадавших вне Москвы вообще, насколько можно понять, не оценивалось никак.

Не оценивались официально (по крайней мере, в публичном информационном пространстве) последствия даже известных аварий. И если в Новомосковске выброс на химическом комбинате был практически безвреден, то авария в Капотне, прорыв канализации на Волгоградском проспекте и длительный сброс сточных вод в Москву-реку имели, по всей вероятности, характер подлинных экологических катастроф.

Никакой комплексной оценки не получили потери бизнеса.

Практически ничего не говорилось об отключении воды в ряде районов столицы, продолжавшемся и 26 мая, и даже в последующие дни. Само ограничение длительности аварии исключительно 25 и 26 маем вызывает сильнейшие сомнения – чего стоит один лишь победный рапорт о полном восстановлении энергоснабжения города – спутника Москвы Реутова, расположенного непосредственно на внешней стороне МКАД, с... 1 июня 2005 года!

При все этом данная авария носила полностью прогнозируемый характер и была практически неизбежна. Более того: практически все специалисты в области электроэнергетики, оценивавшие влияние на нее чубайсовской реформы, указывали на предопределенность именно подобных аварий практически единодушно.

Системная причина энергетической катастрофы, грянувшей утром 25 мая в Центральной России, одна: реформа электроэнергетики, направленная, вопреки официальным декларациям, на разрушение единого технологического комплекса отрасли и этим разрушающая ее надежность.

Произвольное разделение генерирующих мощностей на независимые компании, самостоятельно оптимизирующие мощности (и этим изменяющие топологию энергосистемы), абсурдное усложнение и одновременно раздробление системы управления, попытка сформировать рынок вопреки технологическим ограничениям на переток энергии создало неприемлемые риски на первом же шаге реформы.

Стоит напомнить, что в Советском Союзе практически никак не повлияла на массовое энергоснабжение даже чернобыльская катастрофа (означавшая мгновенное прекращение поставок энергии с крупнейшего энергоблока).

Концентрация усилий реформаторов на разделе финансовых потоков, политически обусловленном энерготерроре против общества, приватизации и перераспределении собственности объективно отвлекала их не только от инвестиционной деятельности (которая по либеральным догмам должна идти сама, под влиянием «невидимой руки рынка»), но и от рутинного исполнения собственных служебных обязанностей. Более того: реализация их стратегических интересов делала исполнение этих обязанностей просто невозможным.

В частности, изгнание из отрасли критической массы специалистов, указывавших на безграмотность и опасность реформы, дополнительно снижало устойчивость энергосистемы. Технологическое раздробление отрасли (на производителей энергии, сетевиков и распределителей), дополненное региональным, сделало управленчески невозможным оперативную локализацию аварии и привело к распространению «маятниковых» отключений до размеров, сопоставимых с известными авариями в США и Великобритании (и, кстати, по тем же самым причинам).

Официальные сообщения о катастрофе последовательно выгораживали реформу электроэнергетики. Ее главной причиной с самого начала с подачи руководства РАО «ЕЭС России» и лично Чубайса назывался износ подстанции (отремонтированной, между прочим, в 2003 году, что для ответственного государства стало бы поводом для самостоятельного расследования). При этом всячески нагнеталось ощущение необходимости дополнительного роста финансирования отрасли, которая и так буквально захлебывается от денег, используемых, впрочем, преимущественно непрозрачно (главная же причина в том, что реформа объективно не заинтересовывает энергетиков в инвестициях в остающееся у государства сетевое хозяйство; схожая картина наблюдается и в эталонной для реформаторов Великобритании).[41]

Депутатская же комиссия Гудкова, насколько можно понять, была озабочена в основном обелением своих членов, вопреки здравому смыслу и профессиональным знаниям поддержавших реформу электроэнергетики и в результате ставших ее заложниками. Достаточно вспомнить, что о ее окончательных выводах было широковещательно объявлено после первого же посещения ею подстанции «Чагино», то есть практически до начала ее работы!

В результате «крайним» за аварию назначен стрелочник Евстафьев – прославившийся выносом из Белого дома фольклорной «коробки из-под ксерокса» политтехнолог, назначенный Чубайсом на пост руководителя «Мосэнерго». Вопрос о том, как совершенно не разбирающийся в весьма специфической отрасли человек мог быть поставлен во главе энергоснабжения одного из крупнейших городов мира, даже не был поставлен, – как, впрочем, и аналогичный вопрос в отношении самого Чубайса.

Полная безнаказанность, заметание следов, круговая порука и превентивная дискредитация Чубайсом жертв его собственной политики, выставляемых в виде алчных грабителей, стали нормой в реакции государства на практически любые «неудобные события» – от дорожно-транспортного происшествия с участием высокопоставленных чиновников до терактов и техногенных катастроф.

Это ярко проявилось почти ровно через полгода после энергетической катастрофы: 29 ноября 2005 года, накануне выборов в Мосгордуму, Чубайс публично заявил о веерных отключениях электричества в Москве в случае, если мороз в 25 градусов продержится трое суток подряд. Конечно, это заявление носило прежде всего политический характер. С одной стороны, Чубайс публично унизил и дискредитировал своего давнего врага, мэра Москвы,[42]показав, что он не способен обеспечить устойчивое энергоснабжение собственного города и не является в нем полноценным хозяином. С другой – он вбил клин между наметившимся и, вероятно, раздражающим его союзом «Яблока» и СПС, в результате которого последнее могло выскользнуть из-под его влияния.

Однако какую бы тактическую цель ни преследовал Чубайс, его заявление имело и весьма существенное стратегическое значение. Прежде всего, несмотря ни на какие нормативные документы, регламентирующие действия энергетиков в условиях необычных морозов, его публичное заявление представляло собой открытое и безнаказанное снятие с себя всякой ответственности за последствия своих собственных реформ и своей собственной «профессиональной» деятельности, в том числе за последствия длительного недоинвестирования отрасли.