15–20 зрителей, Иосиф Кобзон пел так же, как он поет в Кремлевском Дворце съездов или Колонном зале…

Песня — это потрясающий жанр. Песня — как человек. Бывает и как девчонка — не очень воспитанная, но хорошенькая. А бывает песня, как святая мать. Для Кобзона песня — святое существо. Он с уважением относится к материалу, даже если это простенькая песенка. И с огромным уважением относился к публике, которая слушает эти песни. Это уважение к сцене и к зрителю он пронес через всю свою жизнь.

То, что он ушел, — ужасно! Судьба должна давать таким людям жить долго-долго-долго. Но мы будем ему верны, будем верны его принципам. Он был человеком невероятной чистоты и высоты. И дай Бог, чтобы у него были продолжатели…

Александр Розенбаум

певец, поэт, музыкант, народный артист РФ

В Эстраде я имел одного друга — это Иосиф Кобзон. Есть приятели, товарищи. Кобзон — друг. И я этим горжусь. Потому что дружу, во-первых (и во-вторых, и в-третьих), с Мастером. Я боюсь этого слова, как боюсь слов «друг» и «любовь». Так вот, применительно к Кобзону слово «Мастер» является абсолютным соответствием. Во всем. И прежде всего в профессии. Понимаете, можно быть трижды гением, но не быть мастером, если нет ответственности за свое дело и за себя в нем. Кобзон — Мастер.

Мы просто жили рядом. И каких-то особых историй я не припомню. Но есть одна, очень показательная. У меня были проблемы с вредными привычками, и нужен был один человек, который тебе об этом скажет. А таких очень немного. Но мне повезло. Иосиф однажды сказал: «Александр, дорогой ты мой, надо бы завязать… Давай мы с тобой поспорим? Это же пацанское дело! Давай поспорим на 10 000 долларов». В то время это была очень большая сумма. Поспорили на то, что пять лет я не буду брать в рот ни капли спиртного. Кроме того, я ведь и сам понимал, что не нужно этим увлекаться. Но нашелся настоящий друг, брат, товарищ, который поддержал меня и дал мне мотивацию! И мы добились! Я пять лет ничего не брал в рот. Нет, одну рюмку я выпил на 18 лет своей дочери. И, когда мы встретились через пять лет и он выдал мне десять тысяч долларов, я сказал: «Иосиф, я, конечно, пять лет не бухал, но позволил себе одну рюмку на 18-летие дочери». — «Саша, я знаю, мне донесли об этом через пять минут после того, как ты это сделал». Но, тем не менее, он оценил, что я честно признался, и деньги отдал, как честный человек.

А ведь это был повод, чтобы вмешаться в мою судьбу, когда мне это было необходимо. Это был верный и надежный, настоящий друг, для которого не надо было искать особых церемониальных слов, с ним можно было говорить по-мужски, с каким-нибудь подколом, чтобы вызвать азарт! Мол, давай поспорим на 10 000 долларов! А если бы он просто сказал: перестань пить, я бы, может, этого и не сделал никогда! Это было очень тонко и очень здорово. Я ему за это всю жизнь благодарен!

Александр Ширвиндт

актер, режиссер, народный артист РСФСР, президент Театра сатиры

Что за тузы в Москве живут и умирают…

А. С. Грибоедов. «Горе от ума»

Ненавижу цитаты — нищенские всплески хрестоматийной эрудиции, но Грибоедов, как словарь: без него не обойдешься. Осмысление потерь приходит опосля, когда уже прошли протокольные слезы и ритуалы и возникает физиологическое ощущение утраты.

Явление Кобзона в отпущенное эпохой время уникально. Если собирать по кускам индивидуальные ощущения от этой личности — фактологически и эмоционально — составится энциклопедия бытия взаимоотношений со страной, людьми, женщинами, коллегами, властью, Богом и талантом. Спешу внести свой скромный, но очень личный вклад в этот «запасник» воспоминаний. Вот несколько эпизодов, вырванных из контекста биографий и событий.

Лет 50 назад оказались мы с Иосифом на очередном юбилейном торжестве — в данном случае в городе Чернигове. По окончании гала-концерта на сцену вышел мальчик лет пяти и приволок два неподъемных альбома — «Черниговщина завтра». Один он небрежно сунул мне, другой с трепетом и пиететом преподнес Иосифу.

Так как подобные пятикилограммовые «кирпичи» деть было некуда, а изучать будущее Чернигова не хватало смелости, приходилось тихо их сплавлять куда-нибудь, ибо оставлять в гостинице нельзя, чтобы не оскорбить хозяев. Важно было перед выбросом вырвать первую страницу с фамилией получателя. Мне четким пятилетним почерком было написано: «Дорогому Александру Анатольевичу от благородных черниговцев». Ребенок, очевидно, под родительскую диктовку писал посвящение и вместо «благодарных» ему послышалось «благородных». У Иосифа было написано «благодарных». «Видишь, — сказал он, — меня благодарят, а тебя мечтают облагородить».

…Гостиница «Космос» — огромное, неуютное фойе, сплошь заставленное столами. Идет свадьба дочки Лазаря Усача, моего однокурсника, замечательного артиста эстрады. Свадьба начиналась в 16 часов. Генерал на свадьбе — Иосиф. У меня спектакль. Когда я собрался в театр, все хором умоляли Кобзона что-нибудь спеть для молодых. Он пошел «что-нибудь» петь, а я поехал на спектакль. Вернувшись в 11.30 вечера к застолью, я застал такую картину: в полутемном фойе под аккомпанемент Кобзона с Оганезовым томно покачивались в танце гости, сохранившие вертикаль власти над телом. Иосиф пел в фойе с восемнадцати до часу ночи.

…Однажды перед нашим спектаклем влетает ко мне в кабинет мой любимый ученик, партнер по спектаклю «Где мы?» Саша Олешко и взволнованно рассказывает, что семья Иосифа Давыдовича хочет осуществить строчку завещания мэтра и передать ему минусовые оркестровки кобзоновского репертуара — 3000(!!!) дисков.

Дарить! Одаривать! — присутствием и вещественно. Не передарить случайно завалявшийся предмет из кладовки, а подарить индивидуально смысловой — так, у меня в огромной «свалке» курительных трубок на каждый государственный