Мы сидели молча, потом она попросила счет.

— Спасибо за то, что помогла мне, Лора. — Она взяла свою сумочку. — Я знаю, что ты не хотела.

— Была бы рада, если б не пришлось.

Мы встали.

— Так… ты возвращаешься на работу?

— Нет. Том сказал, что я могу взять отгул на весь день, потому что работала на Пасху.

— А что будешь делать?

— Поеду к Люку. — Я толкнула дверь. — И Магде.

— И Магде? Ты собираешься увидеться с Магдой?

— Да.

— Если сегодня первое апреля, то мы уже давно перемахнули полуденный рубеж и я не куплюсь на твою шутку.

— Сегодня не первое апреля, — сказала я…

Хотя именно День дураков лучше всего подошел бы для встречи с Магдой, говорила я себе несколько минут спустя, открывая калитку к дому Люка. Я взглянула на окно его спальни, и вдруг мне показалось, что оттуда свисают мои джинсы и футболка. Как будто они решила выпрыгнуть, чтобы спастись бегством… Я поняла, что, несмотря на ветреную погоду, я безбожно вспотела. А когда подняла руку, чтобы нажать на звонок, сердце отчаянно заколотилось в груди.

— Вот и ты! — воскликнул Люк. На его лице сияла улыбка, но глаза не улыбались. — Магда и Джессика уже здесь.

— Отлично… — с нетерпением произнесла я.

Внезапно появилась Магда. Направляясь ко мне по коридору, она улыбнулась так приветливо, будто видела перед собой дорогую сердцу подругу.

— Лора! Как приятно встретиться с вами! Джессика, деточка, возьми, пошалуйста, пальто Лоры.

Джессика с подавленным и смущенным видом сделала то, о чем ее попросили. Магда протянула мне холодную сухую ладонь, и тут я поняла, что моя, наоборот, влажная. Я чувствовала себя Алисой в стране чудес за тем исключением, что собирала в бассейн не слезы, а капельки пота. Она пожала мою влажную руку, и мне оставалось только надеяться, что при этом она не почувствовала амбре, который источали мои подмышки.

— Проходите и устраивайтесь, — сказала она.

Войдя в гостиную, я отметила две вещи — неприязнь к столь заискивающему приветствию в доме моего собственного приятеля и жгучую, всеразрушающую ревность.

Магда была неотразима.

Фотографии, которые я видела, не отражали всей картины. Ее кожа была бледна и имела оттенок бело-голубого алебастра; волосы у нее были невероятно длинные, тяжелые и блестящие словно шелк; крупные, широко посаженные голубые глаза имели такие же большие радужки, как у Джессики, и такие же изящные веки; ее ладони и ступни были миниатюрными. В общем, ее можно было принять за ожившую фарфоровую статуэтку.

Я со своей тошнотворной внешностью, волосами, похожими на жареные макаронины, и ногами, как у Бигфута, хотела бы ненавидеть ее, но поняла, что не могу заставить себя проявить к ней даже легкую неприязнь, когда мы сидели и она оживленно беседовала со своим чудным акцентом, приободряя меня, завораживая своей красотой, пока Люк оставался в тени, сохраняя тот же напряженный вид, как и я, и округлив глаза.

Венгрия подарила миру Эдварда Теллера — изобретателя атомной бомбы — и Эсте Лаудер. Орудие устрашения и воплощенную красоту. Другими словами, Магду.

Она заговорила о моей викторине:

— Нам так нравится смотреть ее, правда, Джессика, дорокая? — Джессика кивнула. — Вы такая умная, — сказала она, расправляя подол своего шелкового платья с цветочным узором. — И Лук говорит, что вы всегда были очччень умной, еще когда учились в колледже.

— О да! — сказал он. — Сто пудов. — «Сто пудов»? Не припомню, чтобы Люк так выражался. — Чайку? — спросил он. Я подумала, что еще немного, и он сложит нам «о’кей» из пальцев, как какой-нибудь простачок.

— Я выпью дарджилинк, — сказала она. — Ничего, что я прошу тебя его приготовить, Лук? А вы, Лора? Чего бы вы хотели?

— Пожалуй, травяного чая, — пробормотала я. Какого-нибудь успокоительного, подумала я. Мне бы это сейчас не помешало. — Грм… ромашка вполне подойдет. Если есть, — добавила я, как будто понятия не имела, что у Люка есть целых две пачки ромашки. Я не хотела раздражать Магду, напоминая ей, что знакома с этим домом настолько, что знаю даже содержимое кухонных шкафов.

— Оки-доки, — сказал Люк, хлопнув в ладоши.

Я никогда не слышала, чтобы он когда-нибудь так говорил. «Наверное, и тебе не помешало бы добавить в чашку успокоительного, Люк, — подумала я, когда он спускался вниз. — Лучше всего валиума. Или полбутылки виски. А может быть, даже общего анестетика. Хоть что-нибудь, чтобы успокоиться в таком эксцентричном обществе. Да, и не мог бы ты принести мне антиперспирант, потому что под моей левой подмышкой уже образовалось болото размером с Бангладеш».

Магда продолжала разглагольствовать, словно королева, пытающаяся успокоить свой народ, или — что точнее — мамаша Люка, которая беседует с его нервозной подружкой и делает все возможное, чтобы казаться приветливой и доброй, держа при себе свои суждения о ее расплывшейся фигуре, толстых коленках, дурных манерах и вообще ее заметной-за-версту-но-сносной непригодности. А у меня едва не слетело с языка, что я чувствую себя весьма и весьма странно, сидя здесь и мило болтая с Магдой за чашкой чая, когда всего сорок восемь часов назад она разнесла мои вещи в пух и прах. И вот, пока она сидела и покоряла меня своей харизмой — говорила о Чизвике, что-то о школе Джессики, — я попыталась представить себе ее разрушительную оргию, но обнаружила, что у меня не получается. Я думала о своем кимоно, которое до сих пор лежало в черном мешке у дома, словно расчлененный труп. Меня так и подмывало спросить у нее, что она чувствовала, когда кромсала и резала, но почему-то этот вопрос показался мне бестактным.

Люк наконец-то принес чай. Он стоял в добрых десяти шагах от меня, но я заметила, что у него на лбу выступил пот. И теперь, словно невеста, пытающаяся произвести впечатление на будущую свекровь, я спросила у Магды о козах. Это был хороший ход. Ее лицо просияло. И она пустилась в длинный рассказ о карликовых козах, а я решила намотать на ус несколько вопросов для будущей викторины.

— На какие качества нужно опираться в выборе животного, если речь идет о покупке карликовых коз? — спросила я.

— Ну, самые популярные — фалухи, — объяснила она. — Это кастрированные самцы. Мне Польше нравится, когда они кастрированные, — продолжила она, а я украдкой бросила взгляд на Люка, — потому что, когда они прекращают тумать о сексе все фремя, у них расвивается ум и, не знаю… — Она неопределенно пожала плечами. — Личность, что ли.

— Козличность, — елейно вставил Люк.

— Лич-ность, — поправила она его с улыбкой. — И видите ли, когда у них снишается уровень тестостерона, они предпочитают общаться с людьми, а не со сфоими четфероногими собратьями.

— Правда? — воскликнула я.

— О да! Наши малышки фсюду ходят са нами как сопаки, правда, Джессика?