проплутал Датту в буране, когда же на следующий день он вернулся домой, все узнали, что он не видит одним глазом, а большие пальцы ног его почернели. Но Датту по-прежнему страстно любил Реми.

— Ну, а потом что? — взволнованно спрашивает рассказчика один из пастухов.

Такие рассказы можно постоянно слышать в Гурджане. Они повествуют о любви, в них — детская фантазия, непритязательность, почтение и страх перед суровой, полной опасности, непонятной природой. В них нет ни искусных художественных приемов, ни кульминационного момента, ни стройного сюжета. Что придет в голову пастуху, о том он и сказывает. Рассказ льется свободно, вольно. Как блестящая красивая нить разматывается с шелкового кокона, так фантазия рассказчика яркими штрихами рисует какую-нибудь удивительную историю, и слово за слово — рождается легенда. Рассказчик до этого никогда и ни от кого ее не слышал, и ему самому неизвестно, «что было потом», но он продолжает свой рассказ. Кругом — ночная тишь, горит костер, а в мыслях пастушек — молодые влюбленные: Датту и Реми.

Но Риве нет никакого дела до подобных сказаний, он не любит их слушать, он недоволен тем, что, оставив горные вершины, мы избрали местом стоянки этот крохотный поселок в долине. Подобно орлу, он жаждет охоты. Его не интересуют ни девушки, похожие в отблесках костра на раскрашенных марионеток, ни пастухи, играющие на дудках, ни рассказы о недобрых проделках владыки Гурджана. Словно горный солдат, он рвется в сражения с природой, ураганами, смертью. Ему невдомек, какой огонь запалила в моей душе неверность Уши, он не ведает, что здесь, в заснеженной долине Гурджана, вспыхнуло пламя еще одного костра. Он готов нахваливать только один-единственный запах. Когда ему случается подстрелить мускусного оленя, от тотчас же с силой нажимает кулаком на мускусную железу животного, и из мускусного мешочка распространяется крепкий запах. Олень бьется в предсмертной агонии, жизнь оставляет его. Рива наклоняется над своей добычей, перехватывает рукой мускусный мешочек, ножом подрезает его края и отделяет от туловища зверя. Рива готов хвалить только мускус. Острый запах сыра вызывает у него отвращение. Волосы Зи Ши, ее одежда, тело — все пропитано этим острым запахом. Рива никак не может понять, как такой сахиб, как Джагдиш, может любить Зи Ши. Да и сам Джагдиш, должно быть, недоумевает. Не раз оба мы влюблялись в женщин-горянок, но за любовь эту мы всегда платили деньгами, одаривали возлюбленных шелковыми платочками и называли такую любовь поэтическим увлечением или временной женитьбой.

Должно быть, тот снежный буран был причиной несчастья Джагдиша: однажды увидев Зи Ши, он страстно полюбил ее. Для него перестало существовать все вокруг. Его интересовала только Зи Ши. Он не думал о ее приданом, образовании, его не шокировали ее манеры. Да и Зи Ши, должно быть, не имела обо всем этом ни малейшего представления. Джагдиш твердо решил жениться на Зи Ши. Жениться! Представляешь?! Джагдиш женится на горянке, которая скорее походит на вольную дикую птицу, — она и в глаза-то не видела самой обыкновенной софы. К тому же у отца ее нет ни клочка земли. Наверное, никогда еще и ни с кем не сыграл Горный дэв, владыка Гурджана, более злой шутки. Но Джагдиш ничего не мог поделать с собой. Сколько раз принимался я уговаривать его: «Ты что, с ума сошел? Жизнь в Гурджане не по тебе. Цивилизованный человек ушел далеко вперед от примитивной жизни кочевников. Он не живет под тунговым деревом, а строит для себя большие города. Он не довольствуется теперь только маслом да сыром, ему стали доступны сотни других прелестей жизни. Зи Ши все равно что горная муха. Спустишься с ней вниз, в долины, и палящие лучи солнца тотчас обожгут ей крылья. Подумай, что ты делаешь! В условиях, к которым ты привык, такой человек, как Зи Ши, не сумеет прожить и дня — она задохнется. В душном городе она истоскуется по заснеженным горным вершинам, по зеленым лугам. Не жена она тебе будет, а затравленный в клетке зверек. И еще — принимается ли в расчет любовь в нынешних браках? Конечно, в былые времена любовь, может быть, и имела значение. Но в обществе, в котором мы живем сейчас, наверное, проще просунуть верблюда сквозь игольное ушко, нежели встретить брак по любви. Вернешься из Гурджана — поймешь, что я был прав. Пойдешь тогда к Уше. Люди начнут потешаться над тобой, мол, Джагдиш зверька привез».

Но Джагдиш был глух к моим словам. Может быть, впервые в жизни он полюбил по-настоящему, и любовь эту он не купил за шелковый платок. Любовь его была подобна пламени, освещающему все уголки его души. Она походила на болезнь, справиться с которой ему было не по силам.

Джагдиш и Зи Ши не разлучались ни на минуту. Сначала Зи Ши ходила на охоту вместе со всеми. Она быстро научилась стрелять из ружья и стала хорошим охотником. Глаза ее были такие же зоркие, как и глаза Ривы. Но вскоре Джагдиш и Зи Ши зачастили на охоту вдвоем, а мы с Ривой отправлялись в другую сторону. Нередко мы сталкивались с ними где-нибудь в узкой долине. Они шли, взявшись за руки, ружья были закинуты за плечи, в сумках — добыча, а в глазах обоих светилась любовь. Порой на склоне дня я видел их на краю какого-нибудь высокого обрыва. Они стояли спиной ко мне, Джагдиш обнимал за талию Зи Ши, а голова ее покоилась на плече возлюбленного. Черные стволы их ружей издалека походили на тонкие деревца. Они смотрели вдаль, на долины, которые затягивались понемногу туманом. Расплавленное золото солнца, казалось, купалось в его белых волнах. Кругом стояла тишина, и в тишине мне слышалось биение двух сердец. То была песнь их любви.

Неожиданно Рива вскидывает ружье, раздается выстрел, и, сраженная пулей, на землю падает снежная куропатка. Джагдиш и Зи Ши вздрагивают, словно по золотым струнам их грез вдруг с силой ударили молотом. Звук выстрела страшным эхом разливается в долинах, словно это гневный глас Горного дэва — владыки Гурджана!

Джагдиш понимал, что любовь его зачахнет там, внизу, и он ни за что не хотел расставаться со своим радужным сном. Некоторые, пребывая в мире золотых снов, пытаются продлить их до бесконечности. Но истинная любовь, истинная гуманность, истинное братство, истинное равенство разбиваются вдребезги, наткнувшись на гранитную скалу отчужденности общества, в котором мы живем. Люди порой не сознают, что подобные понятия не могут существовать в удушливой атмосфере нашего общества. Для того чтобы люди