Наблюдать за тем, как Эбби умирает, было невыносимо. Я устал от собственной беспомощности. Я участвовал в битве между жизнью и смертью, но победить не мог. Хуже может быть только зрелище детских страданий. Когда я сказал, что пойду за булочкой, то солгал: я хотел посмотреть на какого-нибудь родителя. Но стоило мне увидеть его лицо, и я понял, что этот человек страдает не меньше, если не больше, чем я. Когда я нашел, что искал, и слегка утешился при мысли о том, что кто-то еще на этой планете страдает, то вернулся к Эбби.

Я знаю, что был не прав. Знаю, что это ненормально. И мне очень стыдно.

Я открыл папку и обнаружил среди прочих документов письмо. Оно было написано онкологом, который расшифровывал снимки.

«Уважаемый д-р Радди Хэмптон, я просмотрел последние снимки Эбби Элиот Майклз. Мне известно, что она завершила второй паллиативный курс лечения. Я лично проанализировал снимки вместе с главным онкологом, д-ром Стивом Серретом. Он полагает, что метастазы в мозгу не уменьшились. Напротив, они растут. Я вынужден согласиться. Мое профессиональное мнение таково: единственный вариант — это хоспис. Благодарю за то, что Вы позволили мне принять участие в судьбе этой женщины. С уважением, д-р Пол Макинтайр».

Я дважды перечитал письмо про себя, а потом — шепотом — еще раз, в надежде на то, что на слух оно окажется иным, нежели на взгляд. Но каждый раз, мысленно повторяя эти слова, я слышал звук бьющегося стекла.

«Единственный вариант…»

Я закрыл папку и прислонился к двери. В тридцать пять лет Эбби измучилась физически и эмоционально, она утратила надежду. Мы достигла дна, и битва закончилась.

Я вошел в палату и обнаружил, что там пусто — не считая кровати, грязного белья и пустого мешка, висящего над головой Эбби. Трубка свисала с металлического плеча Джорджи. Я задумался, сколько раз выпускники Гарварда в белых халатах накачивали Эбби ядом и втыкали в нее иглы, похожие на пиявки.

Я уставился на рождественские открытки, приклеенные к стене, и понял, что мы теперь значимся в списке буквально каждого онколога в Мэйо. Я знал о раке столько же, если не больше, сколько медики-стажеры, которые с каменными лицами стояли в изножье кровати, кивали, делали пометки и благодарили Бога за то, что они здоровы.

По коридору зацокали каблуки. Я догадался, что это Радди. В мозгу у меня звучал его вопрос: «Вы любите танцевать?»

Радди вошел, положил папку на кровать и сел напротив, в ногах Эбби. Он ласково погладил ее ступню и положил руку мне на плечо.

— Анализы… — Он покачал головой. — Рак пошел дальше…

Эбби открыла глаза.

— Сколько времени осталось?

Радди искренне страдал.

— Не знаю. Неделя, или месяц, или… — Он помолчал. — Трудно сказать. Ты — самая упорная из всех, кого я видел. Поэтому… проживешь дольше, чем предполагается в медицинских пособиях.

— А что в них говорится?

— Что ты уже должна быть на том свете. Я порекомендовал вас доктору Андерсону. — Он пожал плечами. — Вы не вполне подходите по параметрам, но я… все-таки спросил. И потом, мы еще не получили результаты двух других обследований, но придется подождать несколько дней. Советую вам ехать домой. Мы дадим все, что нужно, чтобы Эбби чувствовала себя комфортно. Давайте подождем, что скажет Андерсон и каковы будут результаты последних анализов.

— А когда мы будем знать хоть что-нибудь? — спросил я.

Радди встал.

— Через пару дней.

Я покачал головой. После всего, что мы пережили, снова приходилось ждать телефонного звонка. Я обернулся к Радди:

— А если нам ничего не смогут предложить?

Радди провел ладонью по лицу.

— Мы сделаем все, чтобы вам было комфортно.

Я уставился в потолок, затем посмотрел на Эбби. На руке жены виднелась тонкая синяя жилка. Я вспомнил сцену из «Английского пациента», когда медсестра наконец дает Ральфу Файнсу смертельную дозу морфия.

Эбби встала и поцеловала Радди в лоб. Она отодрала пластырь, извлекла иглу из-под полупрозрачной кожи, аккуратно обмотала трубку вокруг металлической опоры Джорджи и шепнула:

— Джорджи, познакомься, это Лилит. Мне было очень хорошо с тобой. — Ее голос зазвучал хрипло и ломко. Она приложила к Джорджи ухо. — Нет-нет, и слышать не хочу. Я думаю, нам нужно устраивать свою личную жизнь отдельно друг от друга. Я знаю… Я все понимаю, но судьба вынуждает нас разъехаться. Тебе нужен человек, который будет рядом с тобой. Который поддержит тебя в работе и сможет уделять тебе не только пару часов в неделю. Честное слово…

Она обхватила Джорджи за «талию» и оттолкнула к стене.

Радди обнял меня, поцеловал Эбби и вышел. Он сделал все, что мог. Как и все они.

Судя по всему, Эбби снова затошнило. Она опустила голову на руки и закрыла глаза, а потом потерла ноги, разгоняя кровь. Она села в кресло, и я покатил ее по комнате. Эбби шепнула через плечо, обращаясь к Джорджи:

— Ты заслуживаешь лучшего. Того, кто сможет оценить твою преданность делу.

Лучи вечернего солнца, пробивающиеся сквозь окно, были прямыми и яркими. Прищурившись, я подкатил Эбби к шкафу; она встала и заглянула внутрь. Больничный халат, не завязанный на спине, трепыхался от сквозняка. Я хотел завязать его, но Эбби отмахнулась:

— Плевать. Во всяком случае, тут не на что смотреть.

Она сбросила халат на пол и осталась стоять в костюме Евы — надо сказать, он стал ей на два размера велик. По ее указке я вытащил из шкафа джинсы и футболку. Эбби оперлась на меня, пока я помогал ей надеть трусы. Они свободно болтались на бедрах. Эбби посмотрела через плечо и обнаружила, что в коридоре стоят двое санитаров и пялятся на нее.

Она шепнула:

— Бесплатное развлечение.

Я помог ей просунуть ногу в штанину.

— Я так старалась поскорее убраться из этого места. А теперь не могу с ним расстаться.

Я застегнул ей джинсы и натянул футболку. Эбби не нуждалась в лифчике. Она надела кепку и сунула ноги в шлепанцы. Я в последний раз подкатил ее к окну, откуда можно было полюбоваться сверкающим вдали океаном. На горизонте виднелись рыбачьи лодки и авианосец — он шел на север, в Мэйпорт, где жены моряков ждали своих мужей, держа на руках одетых в синее младенцев.

Одеваясь, Эбби снова утратила равновесие. У нее задрожали колени, к горлу подступила тошнота, и ее вырвало. Я нагнул Эбби над раковиной и вытер ей рот. В коридоре послышались шаги. За дверью стоял подросток. Я несколько раз его видел — прыщавый мальчишка, внук пациента из соседней палаты, на четыре дюйма ниже меня. Эбби открыла глаза и спросила:

— Что?

Парень отвел взгляд, попытался что-то сказать, но не смог — просто указал в сторону соседней двери и ушел не оборачиваясь. Два года назад ни один мужчина не был на такое способен. Но мы уже привыкли.