В кабинете наступила мертвая тишина.

– Если я пойду ко дну, – твердо проговорила Хэсина, – Ся Чжун потонет вместе со мной.

– На-На…

– А вы подумали о народе, миледи? – Цайянь внезапно остановился и повернулся к ней лицом. – Если вы закроете заседание сейчас, люди так и не узнают, кто убил короля. Неопределенность отравит их умы. Они начнут подозревать не только кендийцев, но всех и каждого.

«Люди не такие», – сказала бы Хэсина несколько месяцев назад. Но теперь она уже не могла произнести эти слова.

– Позвольте Акире помочь Мэй так же, как он помог супруге Фэй, – продолжил Цайянь. – Одержите еще одну победу над Советом расследований. Приведите придворных в замешательство и покажите им, кто является злодеем на самом деле. Потом…

– Что потом?

– Обвините Ся Чжуна в смерти короля. Так вы убьете сразу двух зайцев. Сможете избавиться от врага и спасти мать от обвинения в убийстве.

– Единственный раз в жизни я не стану осуждать твое политическое коварство, – сказала Лилиан, пока Хэсина потрясенно смотрела на Цайяня. Он не предлагал ничего, что не сделал бы сам Ся Чжун. Но слышать такое из уст брата все равно было страшно.

– Насколько ты уверен, что у тебя получится помочь Мэй добиться оправдательного приговора? – наконец спросила она у Акиры.

– Если улики и показания свидетелей снова будут ложными, то я вполне в этом уверен.

Хэсине не нравился этот план. Но с другой стороны, она могла сказать то же самое про каждый план, который у нее появлялся с тех пор, как она вступила на престол. В конце концов, Цайянь говорил разумные вещи. Как всегда.

– Пока что я не стану заявлять о своей измене, – сказала она, и на лице Цайяня отразилось облегчение. – Но мы обсудим это еще раз после завтрашнего слушания.

И тогда она положит этому суду конец – либо обличив себя, либо подставив Ся Чжуна.

Но сначала ей нужно было написать письмо.

* * *

Если комнаты Цайяня были набиты аккуратными стопками книг, то покои Санцзиня казались совсем пустыми. На невысоких столах ничего не лежало, в шкафах из сандалового дерева не стояло ни одного тома. Все вокруг было покрыто пылью, как будто служанки не хотели утруждать себя, убирая комнату человека, так редко приезжающего домой. Взяв на себя командование народным ополчением Яня в нежном возрасте четырнадцати лет, Санцзинь разделил свое время между дворцом и местами боевых действий.

Шагнув в его комнату, Хэсина почувствовала себя так, словно оказалась внутри его сознания. Здесь царило одиночество. Внезапно она подумала, что, возможно, брат никогда не ревновал ее, а просто боялся, что она найдет ему замену, пока он будет вдали от нее.

Давала ли она ему повод так думать? Хэсина не знала, и у нее не было времени об этом размышлять. Сейчас она пришла к Санцзиню без приглашения.

Она пришла, чтобы кое-что украсть.

Хэсина начала торопливо выдвигать ящики его стола. Практически все они были пусты. В одном лежали одинокий моток бечевки, точильный камень, брусок туши для письма и тушечница. Она взялась за ручку последнего ящика, и он показался ей многообещающе тяжелым. Хэсина рывком открыла его, но нашла там лишь стопку писем – от их матери.

У нее в горле образовался комок, и она напомнила себе, что обыскивает комнату брата именно по этой причине. Раньше она тоже писала матери письма и постоянно ждала ответа, убеждая себя, что все ее послания – аккуратно запечатанные рисовым клеем и отправленные голубем – терялись в пути. Эта иллюзия разрушилась, когда она увидела, что Санцзинь получает ответы на свои.

С тех пор Хэсина ей не писала.

За стопкой нашлось то, что ей было нужно: простой палисандровый ларец, набитый разно- образными печатями с именем брата. Она так обрадовалась и настолько погрузилась в раздумья насчет того, какую именно ей выбрать, что не заметила, как за ее спиной открылась дверь.

– Рад встрече, Сина. Я смотрю, тебя, как всегда, можно с легкостью атаковать со спины?

Хэсина застыла, а потом медленно повернулась к нему, оставив ящик открытым – как будто они были детьми, и она бросала ему вызов. «Ну, давай, – как бы говорила она ему. – Сразись со мной».

Но Санцзинь не стал подходить к ней ближе.

– Можно ли мне узнать, что привело тебя сюда?

– Я хотела одолжить твою печать.

– Одолжить, говоришь?

– Украсть. – Она была готова признаться в воровстве, но она не собиралась говорить ему о причине своего поступка.

– А. – Санцзинь сделал шаг вперед. Пространство, разделявшее их, как будто сразу сократилось в десять раз. Хэсина напряглась, и ее брат замер на месте, склонив голову набок.

– Зачем? У тебя внезапно свои закончились?

– Нет.

– Значит, тебе надоело собственное имя?

– Просто отдай мне печать, Цзинь.

– Не отдам, пока не скажешь, зачем она тебе.

У Хэсины заканчивалось терпение. Она наугад схватила одну из печатей, но брат рукой загородил дверной проем.

– Сина, это же простой вопрос. На него можно дать простой ответ. При этом желательно сказать правду.

Правду.

– Хотя можешь и солгать, если тебе так легче, – проговорил Санцзинь, когда Хэсина отвернулась от него, изо всех сил сжимая печать и чувствуя, как она впивается в ладонь.

Правду.

Правду о том, что отец обманывал их.

Правду о том, что в его смерти Хэсина подозревала мать.

Правду о том, что мать читала только те письма, на которых стояла печать Санцзиня.

Она не хотела опускаться до подобных уловок. Они ранили ее гордость. Но это было ничто по сравнению с обманом, во власти которого находился ее народ. Он ранил ее душу. Из ее глаз брызнули слезы, и она тут же вытерла их – но, видимо, недостаточно быстро.

– Сина. – Брат тут же подошел к ней и положил ладони ей на плечи. – Сина, что-то случилось?

В ее мире больше не существовало простых вопросов или простых ответов, со злостью подумала Хэсина. Оставалась лишь правда, которой приходилось жертвовать ради другой правды.

– Твоя печать нужна мне для матери, – со злостью воскликнула она, сбрасывая его руки со своих плеч. – Я хочу ей написать.

Эмоции на лице Санцзиня сменяли друг друга быстро, как облака в ветреный день. Растерянность, недоверие, снова растерянность, а потом внезапное понимание. В следующее мгновение его лицо выражало лишь беспредельную, незамутненную жалость.

Хэсина не хотела, чтобы он ее жалел.

– Так бы сразу и сказала, – проговорил он. Но прежде чем он успел продолжить, она отвернулась и направилась к двери.

– Подожди, Сина.