— Ничего удивительного, — грустно усмехается Марина. — Проехали. Я рада, что пригодилась старой подруге.

— Мне двадцать шесть лет, эй! — пытаюсь шутить. — Требую толерантный эпитет!

— Прости, конечно, да. Древней подруге, — Марина говорит это с таким сочувствующим лицом, что мы снова одновременно прыскаем от смеха.

Как давно я не чувствовала себя так расслабленно в компании других людей? Настолько давно, что даже не пытаюсь вспоминать.

— Спасибо, что выручила, — наконец, говорю я.

— Ты бы и сама справилась, а я просто не знала кому еще рассказать про тетку и сумасшедшего попугая.

— Спасибо, — настойчиво повторяю я.

— Почему ты не позвонила? — резко переключается Марина. — Думала, что я буду лезть в твою жизнь и начну на каждом шагу трубить о твоем прошлом?

— Обжегшись на молоке — дуешь на все, что угодно, — перефразирую известную поговорку. — У меня сейчас совсем другая жизнь, многое в ней может показаться странным для людей из моего прошлого.

— Если ты насчет Завольского, то это действительно странно.

— Все очень сложно, — использую затертую до дыр фразу. Терпеть ее не могу, но сейчас даже не могу вот так сходу найти ей замену.

— Тебе это может показаться странным, но для меня эти шесть лет тоже не прошли в анабиозе, — с легким укором говорит Марина, явно намекая, что и ее жизнь не стояла на месте. — Не обязательно посвящать меня в свои планы, Лера. Мы ведь можем просто… я не знаю… общаться?

Я отмалчиваюсь, потому что даже сегодняшний инцидент не убедил меня в ее полной искренности. И дело даже не в Марине и не в том, что «удачное стечение обстоятельств» дважды сталкивает нас лбами в городе-миллионнике, где я реже встречаюсь даже с собственным отражением. Просто все эти годы Данте натаскивал меня опираться только на себя, потому что ты единственный человек, который гарантировано не предаст и не сольется при первой же трудности. Я настолько привыкла не пускать никого в свои планы, что до сих пор не могу представить, чем в итоге может обернуться встреча с Мариной. Возможно, ничем, и она будет держать рот на замке, а, возможно, сегодня случилась та фатальная мелочь, которая уничтожит мой с таким трудом выстроенный план.

— Мне правда очень тебя не хватало, — продолжает Марина, пока я храню гробовую тишину. — Особенно, когда в жизни все так неожиданно завертелось. Меня никто не поддержал, представляешь?

Ее горький смешок, который должен был замаскировать настоящую грусть, только еще сильнее ее подчеркивает.

— У тебя же была семья.

— Боже, Лера, ну хоть ты-то не неси чушь. — Марина разливает остатки чая, и услужливый официант тут же забирает пустую посуду. — Ты же знала мою маму. Она скорее отрезала бы себе руку, чем признала, что кто-то в нашей семье может хорошо зарабатывать и не валиться при этом с ног.

— По-моему, ей очень нравилась роль жертвы, — позволяю себе нелицеприятную ремарку. И тут же спотыкаюсь, вдруг подумав, что ее матери уже может не быть в живых и мое замечание будет солью на Маринины раны. — Надеюсь, с ней все в порядке? И с твоими сестрами?

— Да, конечно. Живут припеваючи в хорошем доме за двести километров отсюда. — Марина снова выдерживает болезненную паузу. — Но вряд ли обо мне часто вспоминают за столом.

Меня подмывает спросить, в чем, собственно, дело. Какой бы упоротой правильной дурой не была ее мамаша, даже она вряд ли взъелась бы на дочь только за то, что она нашла способ кормить людей за очень большие деньги. Но я никогда первой не задам этот вопрос, потому что цена за это может быт слишком высока — встречный вопрос, на который я сама вряд ли захочу ответить честно.

— Ты ведь можешь спросить, — как будто сканирует мои мысли Марина.

— Не хочу. Достаточно того, что я в курсе, чем занимается Марина Рогожкина.

— Это фамилия моего мужа, — объясняет она. — Вячеслав Рогожкин, земля, агробизнес… Но ты вряд ли слышала.

Я пожимаю плечами, потому что это имя мне действительно ни о чем не говорит.

— Он был очень хорошим. — Марина вспоминает мужа с таким меланхоличным выражением лица, что предугадать финал их истории становится все легче. — Он был моим третьим клиентом.

Марина смотрит в упор, как будто пытается выискать на моем лице следы отвращения или гадливости. Напрасно. Все мы в этой жизни делаем вещи, которыми не гордимся, но кто-то подсаживается на наркоту и в тридцать лет сдыхает в канаве в луже собственной блевоты, кто-то выманивает последние деньги у доверчивых пенсионеров, а кто-то продает собственное время.

— Слава был чудесным человеком. Ни разу ничем мне не попрекнул. Настоял, чтобы я закончила учебу, закрыл все долги моей семьи, перевез их в хороший дом. А моя мать на нашей свадьбу пожелала ему найти себе хорошую женщину вместо «этой проститутки».

И я снова не удивлена. Что еще ожидать от женщины, которая попрекала голодную босую девчонку куском хлеба?

— За пять лет она только дважды мне позвонила — когда из-за банковской ошибки заблокировали банковскую карту, и без меня вопрос было не решить.

Даже не собираюсь обижать ее банальностями типа «мне жаль» или «все к лучшему». Все это Марина миллион раз уже и так слышала, и повторяла себе сама.

— У Славы обнаружили рак. Он все время жаловался на боли в животе, но так много работал, что наотрез отказывался пойти к врачу. А когда боль стала слишком сильной… было уже поздно. Я стала вдовой через десять месяцев после брака. Отдала половину наследства его дочери, хотя в завещании муж ее не упомянул. Но я подумала, что так будет правильно — мы с ней никогда не ладили, но я всегда желала ей только добра.

Мне хочется остановить Марину, сказать, что я стала бесчувственной скотиной и ее душещипательная история вряд ли тронет меня так глубоко, как бы ей хотелось, но вдруг понимаю, что должна ей. В прошлом она никогда не отмахивалась от меня, с какой бы дичь я не приходила — всегда терпеливо выслушивала нытье о наших с Сергеем сложных отношениях, поддерживала, когда я в очередной раз решала его бросить, и поддерживала потом, когда мы опять мирились.

— В общем, я решила начать