А ему, Джеку Эндфилду, раз он такой тупой, не мешает снова заняться работой, пока не дойдет через руки то, что не дошло через голову. Это была его последняя мысль, прежде чем он погрузился в сон без сновидений.

Пара дней промелькнула словно тяжелый бред. Ревели потоки воздуха, пульсация давления в тоннеле швыряла камни и секла скальной крошкой. Отработанная плазма жгла поверхность вакуум-костюма. Только броня и энергополе не давали Капитану изжариться.

Джек наглухо заблокировал свои эмоции, чтобы не сходить с ума от понимания, какой опасности подвергается, и от необходимости постоянно держать сверхспособности включенными.

Скоростное восприятие растянуло эти два дня на тысячи часов субъективного существования. Реакции сознания, рассчитанные на управление звездолетом, были слишком быстрыми для этой задачи.

Наблюдая, как неспешно вылетает струя плазмы из горелки, Эндфилд мечтал, чтобы время не так тянулось, оставляя его в мире низкочастотных звуков и медленных сполохов, оставляя живой и чувствующий разум в практически неподвижном, точно каменный манекен, теле.

Но всему приходит конец. Дойдя до заданной точки, Капитан вплавил анкеры крепления и установил на них капсулы передатчиков. Его преследовало странное чувство, будто все это делается напрасно. Эндфилд гнал от себя дурные предчувствия, приписывая их действию набитых в сознание и подсознание инграмм управления.

Закончив, Капитан не стал на ночь глядя запускать генераторы передатчиков.

Завтра с утра, на свежую голову, когда галактика Млечный Путь поднимется в зенит, он испытает конструкцию. А пока после ужина он займется последним эпизодом из записей о странствиях.

Он знал, что там содержатся крайне неаппетитные подробности. Современная «цивилизованная» эпоха отучила людей от натурального зверства прошлых лет. Но сегодня его изголодавшейся по самоедству психике требовался хороший пинок.

Доделав раздражающие бытовые дела, он открыл текст.

«Занятия были окончены, и теперь взвод ждало неприятное мероприятие. Каждый вечер курсанты стояли в оцеплении на площади у Золотых ворот. Учебный взвод давно вышел из доверия князя. Прошлой зимой, когда я лежал в госпитале после стычки с Романом, караул под началом Наума Иноземцева попался на сне во время несения службы. Спали все, от постовых до дежурной смены. Спал и их доблестный командир Кротов, вдобавок еще вдупель пьяный.

Горе-вояк даже не выпороли, но учебный взвод навсегда был снят с караулов дворца. Былая любовь князя обернулась травлей. Курсантов выселили из дворцовых казарм в старый пакгауз. Армейский приказ понемногу зажимал деньги, провизию и обмундирование. Но некогда полновесные рубли нынче вызывали только нервную усмешку. Дороговизна продуктов давно превратила кормовые деньги кадетов в мусор.

А когда начались массовые казни смутьянов, кадетам поручили охрану места экзекуций. Им доставались ругань и плевки обдолбанных дегенератов, на них падал кровавый дождь от разорванных тел. Видимо, это было необходимо, по мнению князя, для ускоренного взросления будущих командиров войска его величества.

Вот и сейчас я готовился вести ребят к площади Золотых ворот. Я на пару минут заперся в канцелярии, приводя в порядок свои мысли, размышляя о том, что с нами всеми будет.

Обстановка в городе искусно накалялась противником. Суздальский князь решил взять Владимир измором. Он не нападал на город, но беспокоил окрестные села. Отряды суздальских ратников угоняли скот, жгли дома и посевы. Сопротивляющихся убивали на месте, мужиков били до полусмерти, женщин насиловали, над стариками и детьми всячески глумились. Голодные, разутые и раздетые беженцы наполняли Владимир. Эта масса, будучи изгоняемой отовсюду, находила приют на Ленинке, в кварталах трущоб.

Мигранты выстраивались в очереди за скудной пайкой, которую раздавали от имени князя на площади перед Золотыми воротами. Еды было немного, и голодные с остервенением дрались за кусок хлеба.

Пришлые люди не были нужны в городе, где и так хватало голодранцев. Они резко опустили цены на труд, потеснив местных. Большинство из них так и не нашли себе работы.

А оттого эта масса побиралась, воровала и сколачивала банды, которые щемили и шкварили всех подряд. Вновь прибывшие быстро переняли у местных самые дурные привычки, развили их и приумножили.

Оказаться чужому человеку ночью на кривых улочках района стало равносильно смерти. Его ждали грабеж, изощренные издевательства, пытки. Тело потом разделывали и пускали на мясо.

В нынешнем году обстановка стала невыносимой. Откуда-то появились серые, склизкие грибы, которые неплохо прижились в подвалах Ленинки. По слухам, вывелась эта пакость в тоннелях метро Мертвого города.

Грибы сушили, заваривали и пили настой вместо чая или просто жевали. Как он действовал на немертвых, оставалось загадкой, но живые обитатели фавел готовы были дать отрезать себе ногу, чтобы добыть этой дури.

В бурлящем котле трущоб расцвели пышным цветом азартные игры, проституция и наркомания. Порция ленинских грибов стала основной валютой в трущобах. На дозы играли, за дозы отдавались, за дозы резали.

Доведенные до отчаяния голодом и ломкой, группы из 3–5 человек по ночам перелезали через стены в благополучные части города. Там они потрошили прохожих, дома и склады. Почти всегда дело кончалось мокрухой.

Добыча обменивалась на наркотик, и удачливые гопники много дней плавали в липких видениях, далеко от неласковой реальности.

Самые жесткие меры не давали никакого результата. Жителей трущоб пороли и били дознаватели сыскного приказа.

Пойманных на месте преступления и изобличенных в грабежах казнили. Работы для палачей было так много, что традиционное посажение на кол пришлось заменить более быстрыми способами ужасного лишения жизни.

Преступников расстреливали залпом крупнокалиберных станковых ружей или медленно раздавливали им головы гидравлическим прессом. Особо отличившихся прибивали к деревянным станкам, загоняли домкратом в задний проход ствол специальной пушки и превращали выстрелом в фонтан ошметков.

Но это не помогало. Стражники и сыскари откровенно пасовали перед переполненным криминальным элементом районом. Часто находили головы пропавших блюстителей порядка с отрезанным членом во рту. Никто не сомневался, чьих рук это дело.

Князь спешным порядком менял частокол у Золотых ворот на каменную стену, такую же высокую, как и внешняя городская.

Это дало работу части сброда, но не решило проблемы, поскольку люди все прибывали, а продовольствия становилось меньше и меньше. На фоне надвигающегося голода судьба кадетов мало кого интересовала.

Именно тогда я понял: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Жизненные блага лежали под ногами. Нужно было только наклониться и поднять их. У меня были руки, голова и автомат. Рядом были товарищи, которые тоже не хотели ждать милостей от князя.