Кривая калитка, сверху выбеленная дождями и солнцем, а снизу мокрая от тающего снега, сама собой распахнулась. Я нашарил пистолет за ремнем и аккуратно и быстро заглянул во двор.

Там не было никаких мертвецов в цепях, ни плахи с отрубленными головами. Обыкновенная хата на двух хозяев, только старая и сильно запущенная. В подслеповатых окошках горел тусклый свет масляных плошек. Дверь дома распахнулась.

– Ну, чего копаешься? – донесся из темноты сеней высокий и сильный голос. – Так и будешь на улице стоять?

– Иду, – отозвался я и ступил на двор колдуньи, готовый в любой момент выхватить оружие.

– И хватит за пушку держаться, – заметила Лесовичка. – Не к Бабе-яге пришел. Не съем я тебя, парень.

– Кто вас знает, – заметил я, но все же отпустил оружие.

– Проходи, – сказала колдунья. – Я сейчас…

Бабка Лесовичка была из тех старух, которые до конца сохраняют живость манер и стройность фигуры. Мне показалось, что колдунье лет пятьдесят, не больше. Потом я понял, насколько ошибся.

В доме было тепло. Пряно пахло травами, горели масляные плошки. Эта половина была приспособлена под колдовскую лабораторию. Над рабочим столом висели полки, заставленные коробками с непонятными надписями. По здоровенной столешнице выстроились баночки с зельями, ступки, горелки, непонятные приспособления из шаров, спиралей и пирамид. Большая часть комнаты пустовала. Там на гладком полу в неверном свете ламп угадывался сложный рисунок, похожий на шкалу таинственного прибора. Со стен стеклянными глазами смотрели звериные головы.

Поодаль стоял столик для письма. На нем размещался тот самый странный аппарат из моих снов в виде соединенных под углом дощечек. На нижней доске, насеченной на квадраты и прямоугольники, были написаны буквы и цифры, а на верхней располагалось темное окно, в котором медленно плыли огненные точки. Они были похожи на звезды. Я застыл, поглощенный иллюзией полета.

– Ну, как тебе тут? – поинтересовалась колдунья, появляясь в дверях с подносом.

На нем располагались чашки, чайники, блюдо со сдобными булочками и плошки с вареньем.

– Очень интересно, – ответил я, не отрывая взгляда от экрана. И тут же спохватился: – Вам помочь?

– Конечно, – сказала Лесовичка. – Подержи подносик.

Она передала его мне и занялась уборкой со стола.

– Ты знаешь, можно было бы накрыть на той половине, но там у меня неприбрано. Я давно знала, что ты придешь, но это выше моих сил. Я всегда такая была, если помнишь.

Колдунья сложила прибор с окном и сунула его в расписанный странными узорами ларец. Как только она открыла крышку, я почувствовал, как деревенеют мои мозги. Такие ощущения были у меня под излучением Оружейной башни и в Мертвом городе.

– Что это? – непроизвольно вырвалось у меня.

– А ты не помнишь? – удивилась Лесовичка. – Поставь поднос да взгляни поближе.

В тонких щелях ящика метались синие отсветы. Я сразу понял, что это от трубок плазменных генераторов, подобных тем, что скрыты в туннелях Мертвого Города. Я стал внимательно разглядывать его внутренности, пытаясь угадать, как генераторы расположены.

– Интересно? – спросила колдунья.

Она проследила направление моего взгляда, но поняла это по-своему и извлекла пачку цветных картинок, которые назывались фотографиями. Отец говорил, что раньше фотосъемка была доступна каждому, и люди охотно запечатлевали себя, близких, пейзажи, дома и технику.

– Да, – ответил я, беря снимки.

На них изображались какие-то люди. Они были мне незнакомы. Многие явно во хмелю, за столами, уставленными бутылками с вином, тонкими стеклянными бокалами, блюдами с яствами и фарфоровыми тарелками.

Во Владимире так пировали только князь с боярами. Папа говорил, что раньше это могли позволить себе многие. Он и сам не до конца был уверен в своих словах. Но, как оказалось, не ошибался.

На задних планах старинных картинок мелькали автомобили, дома, мосты, интерьеры квартир, наполненных разнообразной техникой и освещаемых электричеством. Ныне все это было мертво, пыльно, залито слизью, в которую превращалась под действием излучения обычная вода. Но лица и тела людей, их позы, падение теней свидетельствовало, что когда-то волшебство древних перенесло реальные моменты жизни в цветные картинки на плотной бумаге.

Лесовичка подала мне фото, на котором какой-то дядька бесцеремонно тискал двух молодых девчонок. Им это нравилось, они смеялись, но для вида вырывались из обьятий мужчины.

Лицо одной из женщин показалось мне знакомым. Я посмотрел на колдунью и вдруг понял, что одна из них – она. В неверном пламени свечей казалось, что ведьма постарела лишь на самую малость.

– Я изменилась? – спросила Лесовичка.

– Почти нет, – ответил я.

– Врун, – грустно сказала она и приложила мою ладонь к своей щеке.

Я почувствовал сухость дряблой кожи и морщины на лице. Моя рука непроизвольно отдернулась.

– А рядом кто? – поинтересовался я. – Вроде бы видел когда-то.

– Не помнишь, – словно констатируя азбучную истину, заметила колдунья. – Была сладкая парочка, Таня и Аня. Таня вот стала Преподобной и Аню в лесные колдовки определила. С глаз долой, из сердца вон. Хорошо не на кол.

– Преподобная? – поразился я, вспомнив лицо главной жрицы, обтянутое пергаментной кожей в коричневых пятнах. – Эта вобла страшная? Я думал, она вас лет на сто старше.

– Вот такая она, служительница великой идеи, – иронично заметила колдунья. – Всех готова искромсать, даже себя. Как же, ведь ради цели высокой и светлого будущего…

– А… – протянул я, не найдя что сказать.

– Давай чай пить, – предложила мне Лесовичка.

Я послушно сел. Ведьма стала расспрашивать меня о житье. Я отвечал невпопад, думая о том, как давно, оказывается, живет на свете лесная ведьма. И как было бы хорошо прожить столько же, оставаясь в разуме, памяти и силе.

– Это не так сложно, – заметила колдунья, отвечая на мои мысли. – Если бы кто-то не попортил себе энергетику разными тупыми штучками, то, глядишь, жил бы до сих пор в княжеских покоях дворца.

– Вы о ком? – спросил я. Почему-то мне стало обидно. – Вы это так сказали, будто я в этом виноват.

– Что ты, мальчик, – ласково сказала Лесовичка. – Просто есть вещи, которые время не лечит. Вот и вспоминаю по поводу и без повода. Ты только не болтай лишнего. А то язык отвалится.

Я счел за лучшее не возражать ведьме.

Она продолжила свой монолог. Булки и варенье были, наверное, очень вкусными, но все мое внимание сосредоточилось на ее рассказе про заклинание вечной жизни. Она поведала, отчего оно не спасло Пророка.

Напоследок Лесовичка обьяснила, что взбаламученная и перезапущенная энергетика планеты еще долго не придет в норму, по меньшей мере лет триста – четыреста.