Когда он умер? По-моему, ты никогда мне этого не говорил.

В августе 1914 года, в тот самый месяц, когда кончился девятнадцатый век. Знаешь, я вспомнил, как ты рассказывала о том пророчестве, которое за два месяца перед тем сделал отец О'Салливана, что семнадцать из его сыновей погибнут в великой войне. Стронгбоу, наверное, тоже обладал каким-то даром. К тому времени ему исполнилось девяносто пять, и он совсем ослеп, но был еще крепок телом и в ясном уме. Просто он решил, что прожил достаточно долго. В его последние дни я был возле него в старом шатре Якуба, и, как сейчас помню, он сказал Хватит.

Якуб уже умер к тому времени?

Да, но лишь на несколько месяцев раньше. Они так и остались неразлучны до конца, вечные собеседники за бесконечными чашечками кофе. В общем, сказав, что уже хватит, он сделал то, что не могло быть простым совпадением.

Стерн нахмурился и надолго замолк. Казалось, он забыл, о чем говорил.

А именно?

Извини, что?

Что же он сделал?

А. Он предсказал час своей смерти и уснул, чтобы дождаться ее во сне.

И не проснулся.

Совершенно верно.

А что не могло быть совпадением?

Такая вот смерть. Он когда-то давно слышал рассказ от бедуина из племени джабалия. Примерно в 1840 году так же умер слепой крот у подножия Синайской горы после разговора с отшельником в пещере. Конечно, ты знаешь, кто был тот отшельник.

Валленштейн.

Да, Валленштейн. В 1840-м отшельник, а в 1914-м слепой крот. Перед смертью Стронгбоу явно думал о мечте Валленштейна. Он думал о Синайской Библии.

И снова Стерн умолк и задумался. Беспокойно дошел до окна, вернулся и опять отошел к окну.

А коль уже это было для него так важно, сказала Мод после паузы, ты все-таки не догадываешься, почему он тебе ничего не сказал?

Нет, быстро ответил Стерн.

С неба раздался гром, комната неожиданно осветилась вспышкой молнии, но Стерн, казалось, ничего не замечал.

Нет, повторил он. Нет.

* * *

Мод смотрела на пол. Ей хотелось верить ему, но она не могла. Она знала, что это неправда и никоим образом правдой это быть не могло. И хотя она знала этих двух стариков только по рассказам Стерна, она в точности могла представить себе, как было дело. Она видела все так ясно, словно сама была там, возле Якуба и Стронгбоу, когда они прогуливались под миндальными деревьями, ведя одну из своих нескончаемых бесед.

Якуб говорил жизнерадостно, что все это чудесно, все, чему учится мальчик, но вдруг посерьезнел и, потянув Стронгбоу за рукав, сказал совсем другим тоном, что из их наставлений следует исключить одну тайну, хотя бы одну, ради его же блага, чтобы он смог раскрыть ее потом для себя самостоятельно.

Бывший хаким взвесил его слова и отметил сию мудрость важным кивком, и в тот вечер они долго сидели, выбирая, какую из тысяч тайн, которыми они сообща владели после стольких лет блуждания от Тимбукту до Персии и сидения на одном пригорке, выбрать.

Так что Стерн лгал себе. Он притворялся, что его дни и ночи заняты конспиративными делами, но дело обстояло не так. Занимало его другое, более важное для него лично.

Ей смутно припомнилось сказанное им, и тотчас все вдруг стало ясно. Он тоже долгие годы искал Синайскую Библию.

Валленштейн. Стронгбоу. О'Салливан и теперь вот Стерн.

Чем же все это кончится?

* * *

Ей не хотелось говорить об этом, но она знала, что не сможет обойти это молчанием, а потому в конце концов спросила.

Стерн, а что тебя заставило начать поиски Синайской Библии?

День клонился к вечеру, он в этот момент наливал себе водки. Плечи его, казалось, дрогнули, и он налил больше обычного.

Ну, пришлось, когда я понял, что в ней. Вернее, что в ней было. Да и сейчас есть, где бы она ни находилась.

А что это, Стерн? Для тебя?

Да всё. Все мои мысли и надежды, то, что я на самом деле искал в Париже, когда выдумывал там новую нацию, общую для арабов, христиан и евреев, понимаешь, о чем я? Такой народ, возможно, уже существовал здесь вначале, до того, как люди разделили себя этими названиями, это можно проверить по синайскому оригиналу. А если так, то у меня будет доказательство, по крайней мере, я смогу доказать это себе самому, коль уж больше некому.

Что доказать? То, что ты сделал? То, для чего работаешь? Свою жизнь? Что?

Да, все это.

Мод покачала головой.

Вот проклятая книга.

Ну, зачем так говорить? Ты представь, что значила бы такая находка.

Может быть, не знаю. Просто она меня раздражает.

Но почему раздражает? Из-за О'Салливана? Из-за того, что он хотел ее найти?

И да, и нет. Тогда, возможно, поэтому, а сейчас появилась еще одна причина.

Какая же?

Она устало пожала плечами.

Трудно сказать. То, как она овладевает людьми. То, как из-за нее люди на стенки лезут. Валленштейн семь лет сходил с ума в своей пещере, пока муравьи выедали ему глаза, Стронгбоу за сорок лет истоптал всю пустыню, ни разу не заночевав дважды в одном и том же месте. Джо со своими безумными поисками несуществующих сокровищ, ты со своей несбыточной страной. Что это за миражи, за которыми вечно гоняются мужчины? Почему вы все помешались на одном и том же? Стоит вам услышать об этой чертовой книге, и вы тут же с ума сходите. Все.

Она замолчала. Он взял ее за руку.

Но это же не из-за Синайской Библии, правда?

Хочешь еще водки?

Мод?

Да нет, я знаю, конечно, не из-за нее. И все равно я бы хотела, чтобы этому проклятому фанатику Валленштейну никогда не приходила в голову его бредовая идея. Он что, не мог оставить нас в покое?

Но он тоже ничего не мог с этим поделать. Она лежала там, все, что он сделал, — это нашел и прожил ее, или еще раз прожил, и вернул ее нам, все то, чего нам всегда так хотелось. Ханаан, представляешь. Счастливая земля Ханаанская три тысячи лет назад.

Совсем не счастливая.

Но могла же быть все-таки. Пока оригинал не найден, никто не может точно сказать.

Вполне можно сказать. Ты сам знаешь, что она не была счастливой.

Он промолчал.

Черт, скажи, что знаешь, скажи. Признайся. Скажи, что знаешь.

Ладно, знаю.

Она вздохнула и начала рассеянно гладить его руку. Злость сразу же исчезла с ее лица.

И все же, прошептала она.

Да, правильно, вот так каждый раз. И все же. И все же.

Она взяла водочную бутылку и поглядела на нее.