— Я был уверен почти сразу. Яков отказался от священника. Я предложил привести одного, но он отказался. Он сказал: «Только верою». Я распознал эту фразу как доказательство. Вы научили меня. Доктор Ди научил меня. Яков так сказал, зная, что он наверняка умрет. «Только верою».

Беллок с трудом мог поверить в точность результата, в кристальное совершенство своей секретной работы. Он придумал это на сцене, и теперь все было исполнено идеально для восхищенной аудитории из одного человека. Он перенес королевство в безопасное место с помощью рычага-сюжета. Не будет ни войны, чтобы предотвратить приход Якова, ни гражданской войны по его прибытии, ни инквизиций и поджогов, ни убийств на улицах. Все это сделал Беллок.

Правда, это могло бы принести больше удовлетворения, окажись Яков католиком, и Эззедину пришлось бы прикончить его, отказать в лечении, но они добыли ясность, Джефф Беллок выследил и поймал ее. Роберт Бил умер, ожидая ясности, поэтому Джефф передаст ее Роберту Сесилу и джентльменам, которые любили Била и доверяли ему. Их тайные армии отступят; воображаемые битвы и кровопролитие никогда не произойдут; Англия в безопасности, потому что Джефф доказал, что она в безопасности, и теперь Джефф объявит о ее безопасности.

Он заговорил быстрее, ощущая, как ускоряется пульс, и стал расправляться с возможными ошибками по очереди.

— Вы были наедине? Никого другого, кому могли бы предназначаться эти слова?

— Никого. Ни слуг, ни лакеев. И он говорил так тихо, что его бы не услышали и с другой стороны кровати. Он прошептал эту истину на ухо мне одному.

— И будучи уверенным в том, что умирает?

— Я снова говорю вам, что он умер бы в ту ночь без лекарства. И его тело знало это.

Беллок моргнул. Он медленно провел огромными ручищами по бедрам и коленям в каком-то порыве удовольствия; он не мог сохранять неподвижность.

— Вы привели помазанного короля на край утеса, и он продемонстрировал нам свою сокровенную суть. Боже мой, доктор, что вы наделали.

— Что я наделал?

— Вы предотвратили войну, Мэтью. Вы. Вы! Вы обеспечили мир в стране. Вы! Мир еще не видел более успешного сценария разведывательной операции. Вы спасли этим больше жизней, чем за все годы исцеления. Дети, женщины, мужчины. Это вы их спасли!

— В самом деле? — Тэтчер казался не застенчивым или сомневающимся, а удивленным. Он отвернулся, чтобы погреть руки у огня. — А вам сейчас ничего не угрожает, мистер Джеффри? Если он протестант, тогда он будет вашим королем. Разве он не будет искать тех, кто виновен в смерти его матери?

— Он вполне может, — Джефф пожал плечами. — И если он захочет отомстить, я вполне могу оказаться в верхней части его списка. Но я думаю, что Яков способен закрыть на это глаза. Английский трон, с его точки зрения, стоил того.

Мэтью Тэтчер больше не слушал, только вспоминал мизансцену, запахи и панику, которую испытал. Если бы все случилось немного иначе в тот миг лихорадочного страха, когда люди становятся детьми, от ужаса забывая все, чему научились на протяжении долгой жизни, когда от растущей боли они выкрикивают всевозможные волшебные слова или жалобные мольбы, по их мнению, способные поторопить Бога с их спасением; если бы в тот момент страдающий молодой человек Яков Стюарт попросил католического священника или перекрестился, не задумываясь, словно отдернув руку от пламени, тогда Тэтчер изобразил бы невежество и поражение, неподдельный стыд и отчаяние, и накормил его новой порцией зеленого яда, замаскированного под лекарство, оказавшееся бессильным. Шотландец, наконец проявивший свой католицизм (пусть даже кратковременный и мимолетный), умер бы от руки Тэтчера, медленно отравленный в шахматных партиях, которые король как будто выиграл, и все тот же убийца сдержал бы собственную руку, не дал ему белое лекарство. Убийца Эззедин, проклятый Тэтчер: оба были бы отправлены обратно в Константинополь, чтобы жить, все их долги были бы погашены, медицинская работа завершена — Яков мертв, Морсби умирает, Елизавета умирает. До чего же великий, одаренный целитель!

Возможно, думал он сейчас, глядя на пляшущий огонь в кухонном очаге Морсби, годы подарили бы ему некое благословение, очистив от вины, от отступничества, обмана и причинения смерти королю, нервному молодому человеку. Ступая по брусчатке Константинии, чистым он вошел бы под арку своего дома. Исмаил, мальчик лет девяти или девятнадцати, терпеливо ждал бы его там, скармливая кусочки апельсина птицам в деревянных клетках. Сарука стояла бы рядом с сыном, боясь даже поднять глаза на вернувшегося мужа, чтобы не завыть от радости и боли.

Нет, никогда: он не стал бы достаточно чистым для них, если бы Яков оказался католиком. Доктор возблагодарил Создателя, под каким бы именем Он ни хотел, чтобы Его знали, за то, что он направил сердце Якова в том направлении, которого желали Леверет и его хозяева, за то, что позволил Тэтчеру вылечить его от болезни, которую вызвал сам Тэтчер, он поблагодарил Бога под всеми именами сразу.

— Скажите мне прямо сейчас, Джеффри, пожалуйста, если вы не можете сделать то, что обещали. Проявите милосердие, прошу — скажите мне сейчас, а не позже.

— Спокойнее, Мэтт. Не переживайте. Я немедленно отправляюсь в Лондон. Вы последуете за мной через несколько дней, как подарок Якова королеве, если я все верно понял. Когда мы встретимся в следующий раз, мой дорогой друг, то снова притворимся, что не знаем друг друга. Но вы получите обещанную награду. Мне нужно только немного времени, чтобы все устроить. — Беллок прикусил губу, пытаясь снова увидеть все движущиеся фигуры, пытаясь разобраться в финальных сценах своей пьесы. — Королева должна сначала принять вас, а затем разрешить вернуться к семье, и все это не обидев Якова, поскольку он ожидает, что когда-нибудь вы станете его врачом в Лондоне. Наберитесь терпения, пока все это будет улажено, пожалуйста. Мы пытаемся развлечь множество зрителей, у каждого из которых свои пристрастия в драматургии. Мне нужно немного подумать, но я вручу вам обещанный дар. Я обещаю это еще раз, друг мой.

Турок по-прежнему стоял над огнем, Беллок видел только его дрожащую спину.

— Мэтт? Вы меня понимаете?

Беллок взял своего плачущего агента за плечи и повернул его лицом к себе, прочь от огня. Он положил руку на затылок Тэтчера и нежно прикоснулся губами к макушке турка.

— Вы совершили нечто необыкновенное, мистер Махмуд Эззедин. Вы вручили моей стране бесценный подарок. Вы спасли как души, так и тела. Вы настоящий герой.

Джеффри продолжал держать старика, пока тот задыхался, бился в конвульсиях и трясся всем телом от необъяснимых рыданий.