Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О какой «трагедии» вел речь Кеннеди, к сожалению, достоверно неизвестно. Но, скорее всего, он имел в виду трагедию «Полициан», которую По принялся сочинять в 1834 году, но закончил только через два года. Да и «какую-нибудь должность» его протеже Уайт на тот момент предоставить не смог, но рассказы с удовольствием печатал. Уже в апреле была опубликована «Морелла», в мае — «Страницы из жизни знаменитости», в июне — «Необыкновенные приключения некоего Ганса Пфааля»[156].
Существует мнение, что первой публикацией По в журнале стала не «Береника». Некоторые исследователи полагают, что еще до появления рассказов он поместил в журнале несколько рецензий. К сожалению, тогда (да и много лет спустя) существовала традиция не указывать рецензента и материалы подобного рода выходили анонимно. Поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть существование «рецензий По» невозможно. Но в любом случае речь может идти о вещах малозначительных. Даже если он и писал нечто подобное, то, скорее всего, с подачи Кеннеди и исключительно ради денег.
И вот здесь волей-неволей мы опять должны коснуться материального аспекта в существовании поэта. Во второй половине 1833 года и до середины лета 1835-го оно продолжало оставаться, без преувеличения, ужасным. В некоторой степени финансовое положение семьи поправили те самые 50 долларов, что молодой автор получил в качестве приза в октябре 1833 года. Но были долги, и какая-то часть суммы, скорее всего, пошла на погашение самых неотложных. Весной 1833 года По и Клеммы в очередной раз сменили место жительства. Теперь они обитали на Эмити-стрит, 3. Этот переезд (как, впрочем, и предыдущий) был вызван бедностью — не хватало средств, чтобы оплачивать прежнее обиталище, и они перебрались в домик поменьше (и подешевле). Комната Эдгара располагалась на втором этаже, мансарду сдавали.
Единственным стабильным источником пополнения семейных доходов, как и в прежние годы, оставалась пенсия Элизабет По. Пособие было совсем невелико, но его выплачивали более или менее регулярно[157]. Правда, бабка находилась в преклонном возрасте (ей шло к восьмидесяти) и постоянно болела. В июле 1835 года она умрет и этот источник иссякнет. Миссис Клемм и Вирджиния никаких доходов, понятно, не имели. Поэтому даже те небольшие деньги, что получал племянник за свои публикации, для семьи были очень важны.
Что же удивительного в том, что Эдгар По предпринимал попытки найти работу, не связанную с литературой? Едва ли возможно установить все инициативы нашего героя в этом направлении. Естественно, среди них не встречалось таких, что были связаны с физическим трудом. Так что утверждение одного из бывших товарищей по Вест-Пойнту, что в сентябре 1834 года он видел По на кирпичном заводе[158], скорее всего, ложно. Но в описываемый период молодой человек по крайней мере дважды обращался за протекцией к Кеннеди. И одна из просьб (в марте 1835 года) была — поспособствовать устроиться учителем[159]. Хотя Кеннеди предоставил необходимые рекомендации, ничего из этой затеи не вышло. Но сама идея иметь службу, гарантирующую постоянный доход, была вполне здравой. Среди современников Э. По не найти ни одного американского писателя, кто не совмещал словесность с делом, приносившим стабильный и предсказуемый доход. Вашингтон Ирвинг был дипломатом; Натаниэль Готорн трудился на таможне; сначала матросом, а затем таможенником был и Герман Мелвилл; Фенимор Купер служил на флоте и был крупным землевладельцем; Кеннеди весьма успешно подвизался на ниве адвокатуры; Уильям Уирт, которым восхищались и По, и его благодетель (позднее Кеннеди напишет биографию Уирта), был государственным служащим и генеральным прокурором США. И ряд этот можно продолжать очень долго.
Но Эдгару По не суждено было стать в этот ряд. Возможно, он был недостаточно настойчив и последователен в своих поисках. Но даже если он и сумел бы устроиться на службу и обрести стабильный доход, как долго (учитывая особенности его психики) он бы на этой службе удержался? Да и пошла бы она на благо творчеству? Впрочем, вопросы эти так и останутся в сослагательном наклонении — судьба этого человека совершила очередной поворот и вывела его на стезю, о которой он уже тогда втайне мечтал. Этот поворот заставил Э. По покинуть Балтимор и направиться в родные края — в Старый Доминион, в Виргинию, в Ричмонд.
Но прежде чем декорации сменятся окончательно и наш герой надолго покинет Балтимор, необходимо расстаться еще с одним апокрифом — в душераздирающей коллизии он связывает Эдгара По, Джона Аллана и его вторую супругу миссис Луизу Паттерсон Аллан.
Суть сводится к следующему. Среди биографов существует версия, что в балтиморский период По дважды — в 1832 и 1834 годах — посещал Ричмонд и навещал отчий дом. Обе встречи закончились для него плачевно. Он вел себя несдержанно, в первый приезд жестоко поскандалил с новой миссис Аллан. И в этом, по мнению биографов, кроется причина отказа в наследстве. Второй раз он приехал примерно за месяц до кончины отчима и якобы приблизил фатальный конец.
Вот как Герви Аллен описывает последнее событие:
«В начале года до По дошли вести о приближении события, которое не могло не оказать влияния на его дальнейшую судьбу и требовало его присутствия в Ричмонде. Джон Аллан умирал, и в феврале 1834 года По вновь оказался перед знакомыми дверями ричмондского особняка с твердым намерением встретиться и поговорить с опекуном. Должно быть, он хотел смиренно напомнить о своих „правах“, поведать об одолевавшей его нужде, возможно, раз и навсегда объясниться, покончить со всеми распрями и, получив прощение, которого можно было ожидать от лежащего на смертном одре человека, вновь вернуться в лоно семьи с надеждой разделить благодеяния родственной любви. Конец был близок, и возможность примирения, пусть даже самая ничтожная, давала По шанс. Пренебречь им он просто не мог. Целый мир воспоминаний, связанных с Джоном Алланом, которого он когда-то считал своим отцом, и важные для его будущего интересы влекли По столь неодолимо, что он попытался силой проникнуть в дом, хотя оказанный ему там в последний раз прием не должен был оставить у него никаких сомнений относительно чувств, которые Алланы питали к своему злосчастному „родственнику“.
После его визита прошлой весной слугам были даны распоряжения, как поступить в случае, если „мастер Эдди“ вновь пожелает посетить ричмондский особняк. Однако прозорливость хозяев оказалась тщетной. По ворвался в дом, оттолкнув дворецкого, и проворно взбежал по лестнице, ведущей в большую комнату с окнами на передний двор, в которой, откинувшись на подушки, сидел и читал газету Джон Аллан. Рядом с ним лежала трость. Водянка сделала его совершенно беспомощным. Насмешливо-ироническая улыбка, часто игравшая у него на губах в молодости и придававшая лицу почти приятное выражение, давно угасла. Ставший еще более крючковатым ястребиный нос и кустистые черные брови угрожающе нависли над сообщающей последние новости газетой. Но вдруг его маленькие пронзительные глазки скользнули вверх и узрели в дверях призрак, явившийся из прошлого. Время точно вернулось вспять, и перед ним, как когда-то много лет назад, стоял его юный „приемный сын“ и с мольбой глядел на „отца“, по обыкновению, чувствуя себя в его присутствии скованно и неловко. Несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга, эти два непримиримых духом человека, встретившихся в последний раз. Затем По с довольно жалким видом попытался приблизиться и заговорить со стариком. Но Аллан, точно защищаясь от нападения, схватил прислоненную к креслу трость и стал свирепо ею размахивать, изрыгая поток брани и проклятий. Он кричал, что побьет По, если тот осмелится подойти к нему ближе, и угрожающе приподнялся с кресла, словно умирающая хищная птица — страшная, неукротимая, способная и погибая сразить врага. На его крики прибежали испуганная жена и слуги-рабы, которые с позором вытолкали По за дверь. Вслед ему неслись возмущенные вопли немощного, дрожащего от гнева старика. По возвратился в Балтимор, до глубины души потрясенный и удрученный фактом, что в мире существовал человек, ненавидевший его до последнего вздоха.
