Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под письмом стояли подписи членов жюри: Дж. П. Кеннеди, Дж. X. Б. Лэтроуба и Дж. Миллера.
Много лет спустя (в 1877 году) Джон Лэтроуб написал воспоминания, в которых есть и рассказ о том, как была присуждена нашему герою та самая премия. Он достоин того, чтобы привести фрагмент:
«Мы собрались погожим летним днем, после обеда, на выходящей в сад веранде моего дома на Малберри-стрит и, расположившись вокруг стола, на котором были несколько бутылок доброго старого вина и коробка хороших сигар, приступили к многотрудным обязанностям литературных критиков. Я оказался самым молодым из нас троих, и мне было поручено вскрывать конверты и читать вслух присланные рукописи. Возле меня поставили корзину для отвергнутых нами опусов…
О большинстве представленных на наш суд произведений у меня не сохранилось никаких воспоминаний. Одни были отклонены по прочтении нескольких строчек, другие — очень немногие — отложены для дальнейшего рассмотрения. Эти последние затем тоже не выдержали критики, и жюри готово уже было заключить, что ни одна из работ не заслуживает назначенной премии, когда взгляд мой упал на небольшую, в четверть листа, тетрадь, до сих пор по случайности не замеченную, быть может, потому, что видом своим она столь мало походила на внушительных размеров манускрипты, с которыми ей предстояло состязаться…
Помню, что, пока я читал про себя первую страницу, г-н Кеннеди и доктор наполнили свои бокалы и закурили сигары. Когда я сказал, что у нас, кажется, появилась наконец надежда присудить премию, они засмеялись так, словно в этом сомневались, и поудобнее устроились в креслах, в то время как я начал читать. Не успел я прочесть и нескольких страниц, как друзья мои заинтересовались не меньше меня. Закончив первый рассказ, я перешел ко второму, затем к третьему и т. д. и не остановился, пока не прочел всю тетрадь, прерываемый лишь восклицаниями моих товарищей: „Превосходно! Великолепно!“ — и тому подобными. Все, что они услышали, было отмечено печатью гения. Ни малейшего признака неуверенности в построении фразы, ни одного неудачного оборота, ни единой неверно поставленной запятой, ни избитых сентенций или пространных рассуждений, отнимающих силу у глубокой мысли. Во всем царила редкостная гармония логики и воображения… Анализ запутанных обстоятельств путем искусного сопоставления косвенных свидетельств покорил заседавших в жюри юристов, а поразительное богатство научных познаний автора и классическая красота языка привели в восторг всех троих.
Когда чтение было закончено, мы стали решать, какой из вещей отдать предпочтение, испытав большое затруднение в выборе. Были вновь прочитаны вслух отрывки из различных рассказов, и в итоге жюри остановилось на „Рукописи, найденной в бутылке“…»[146]
Как мы видим, члены комитета нимало не погрешили против истины, когда осенью 1833 года писали о впечатлении, что произвело на них чтение «Рассказов Фолио Клуба». Более того, они явно пощадили самолюбие других конкурсантов, заявив, что «среди представленных рассказов немало обладающих разнообразными и высокими достоинствами». Насколько можно судить по приведенному фрагменту, таковых как раз не было. Во всяком случае, способных хотя бы приблизиться к той высокой планке, что задал своими текстами По[147].
Единственный упрек, который можно адресовать автору приведенных воспоминаний, — он явно запамятовал, утверждая, что члены жюри «собрались погожим летним днем». Подведение итогов, конечно, не могло состояться летом — объявленные правила это исключали[148].
Впрочем, единственный ли упрек? Среди биографов бытует версия, что По должен был получить обе премии — не только за рассказ, но и за стихотворение. Но якобы комиссия сочла, «что две награды сразу — слишком много»[149]. В воспоминаниях Лэтроуба ничего по этому поводу не говорится. Ни о чем подобном не упоминает и А. X. Квин, а ведь он — самый дотошный и авторитетный среди исследователей жизни и творчества поэта. Зато упоминает о другом: под именем «Генри Уилтон», которому присудили приз за лучшее стихотворение, оказывается, скрывался Джон Г. Хьюитт, главный редактор «Балтимор сэтеди визитор»! Сформированный им премиальный комитет не только мог знать об этом обстоятельстве, но, видимо, учел его при подведении итогов конкурса.
Впрочем, автор настоящей книги живет в России начала XXI века и, вероятно, не свободен от ее разрушающих идеалы реалий. Может быть, члены жюри на самом деле ничего не знали и победитель сочинил действительно великолепное стихотворение — лучше представленного По? Что ж, вполне возможно и это. У автора этих строк нет возможности сравнить «Колизей» По и «Песню ветров» Хьюитта. Да если бы и была? Смог бы он сохранить объективность?
Но в объективности решения комитета сомневался и сам По. Много лет спустя соперник нашего героя вспоминал, как через несколько дней после выхода номера с премированными текстами (и после того, как стало известно настоящее имя автора «Песни ветров») По подкараулил его у входа в редакцию:
«— Сэр, вы использовали закулисные средства, чтобы получить свой приз передо мной, — произнес он сурово.
— Я отрицаю это, — таков был мой ответ.
— Тогда почему вы скрыли свое настоящее имя?
— Для этого у меня были причины, и вы не вправе расспрашивать меня о них.
— Но вы оказали давление на комитет, сэр.
— Полагая таким образом, вы оскорбляете членов комитета, — ответил я, глядя ему прямо в лицо.
— Отнюдь. Я считаю, что члены комитета — джентльмены, — отвечал он, его темные глаза сверкали от гнева, — но вас я не могу числить по той же категории.
Кровь моя моментально вскипела, и со своей обычной импульсивностью я тотчас нанес ему удар, от которого он пошатнулся, поскольку физически я был, конечно, сильнее соперника.
По пылал отвагой, все шло к тому, что последует серьезное продолжение, но несколько господ вмешались, и дело было подавлено в зародыше. Дуэль не состоялась — к большому разочарованию моих друзей и доброжелателей»[150].
