Кажется, всю жизнь бы так лежал и не вставал.

— Идёт, — говорит Пётр, и я просыпаюсь.

Оказывается, прошло уже два часа. Жора возвращается спокойный, умиротворённый и задумчивый. По лицу его блуждает улыбка.

— Ещё кто пойдёт? — спрашивает Пётр.

Мы решаем ехать. А сюда, пожалуй, нужно будет вернуться когда-нибудь.

Едем на пасеку, двигаясь со скоростью пешехода. Когда прибываем на место, начинают сгущаться сумерки и становится прохладно.

Двоюродного брата Платоныча зовут Вячеслав. Он не старый, но абсолютно седой, тоже, наверное, мог бы старцем представляться.

— Это мой дом, — говорит он, показывая на внушительный сруб, — там, за домом баня. Натоплена, кстати, ждал вас, так что можете сразу туда, если хотите. Это, — машет он рукой на стоящий поодаль большой сарай, — омшаник. Там у меня пчёлы зимуют. Наверху сеновал. Сено зимой тепло сохраняет. Можете там ночевать.

— А где ульи? — спрашиваю я.

— Ульи вон за теми рябинками. Сто двадцать семей у меня тут. Завтра всё покажу. Ну давайте, заходите.

Мы поднимаемся на широкое крыльцо и входим внутрь. Проходим через тёмные сени и попадаем на кухню. Там сладко пахнет мёдом, воском и дымком. Обстановка очень простая, как мне нравится. Потемневшее от времени дерево, минимум мебели — старый стол, стулья, радиоприёмник диван, большая русская печь, газовая плита с подсоединённым баллоном. Из кухни ведёт дверь в комнату.

— Так, бросайте вещи и идите париться, пока самый жар. А я пока ужин соберу.

Я с гостями иду в баню, а Платоныч остаётся с братом. Пётр выносит из машины припасы и начинает подготовку к трапезе. Большак через некоторое время к нам присоединяется и охаживает всех вениками, проявляя отменное мастерство и выносливость.

Я замечаю, что его татухи вызывают интерес у москвичей, но вопросы они не задают, из деликатности, видимо.

Распаренные и счастливые, мы выходим из бани и попадаем прямо к столу, накрытому перед домом. На ужин подаётся лосинный гуляш и жареные в сметане караси. Напитком вечера объявляется медовуха, изготовленная Вячеславом.

Если бы не жуткая мошка, всё было бы просто идеально, но она просто заедает, несмотря на дым двух керосинок и бесконечное курение Пети. Поэтому, высидев минут пятнадцать, мы переносим всё в дом.

— А я даже и не замечаю, — пожимает плечами Вячеслав. — Ну, давайте в дом перейдём.

Гости пребывают в эйфории, да и я, честно говоря, тоже. Давненько я вот так не проводил время. Но часов в десять мы сворачиваемся и идём спать на сеновал. Пётр выдаёт нам спальники и шахтёрские фонари, а сам остаётся в кунге.

— Мишку не найдём, — говорит прощаясь Вячеслав. — Давно не попадались следы. Вначале лета приходил ко мне один по ночам, но сейчас нет его и в округе ничего похожего. А вот кабанчики есть. Кабанчика точно найдём, только пораньше выйти надо. Так что давайте спать а спозаранку двинем.

Аромат свежего сена сводит с ума, и сны приходят совершенно фантастические. Правда громкий храп моих спутников и бесконечная возня мышей немного отвлекают, но просыпаюсь я совершенно другим человеком, как заново родился. Бабушка моя так говорила.

Поднимаемся мы в половине пятого. Пётр уже не спит и проверяет амуницию. Мы одеваемся, берём ружья, патроны и выдвигаемся на охоту. Молчаливая дворняга Матрос бежит впереди, обнюхивая тропу. За ним идёт Вячеслав, генерал, Платоныч, Жора и я, замыкающий. Пётр остаётся при машине.

Я, честно говоря, не охотник. Нет, оружие я люблю, стрелять люблю, но охотиться — это не моё. Возможно, поэтому нам и не везёт сегодня, несмотря на уверения Вячеслава, что кабанов здесь, хоть пруд пруди.

Мы бродим по бурелому, кабаньим тропам, распадкам и берегам ручьёв и ничего. Это точно из-за меня. Но зато фоточек я кучу наделал, уже три плёнки отщёлкал.

Далеко за полдень выходим на небольшую опушку и Жора присаживается на поваленное дерево.

— Ребят, вы идите, а я здесь побуду немного, отдохну, — говорит он. — Потом меня заберёте.

— Да ещё чуть-чуть, — возражает Вячеслав. — Тут точно зверь будет. Они здесь всегда… Зуб даю.

— Не-не, — перебивает Жора, — отдохнуть надо.

Вячеслав сплёвывает. Остальные охотники тоже испытывают разочарование, даже Платоныч желает во что бы то ни стало добыть трофей.

— Я останусь с Георгием Леонидовичем, — предлагаю я. — Мы отдохнём немного, а потом вас догоним.

— Не, так точно не пойдёт, — мотает головой наш проводник. — Вы тогда сидите здесь, а мы там проверим и вернёмся минут через тридцать.

— Лады, — соглашается Жора. — Давайте. А мы здесь подождём.

На этом и останавливаемся. Они уходят, а мы остаёмся.

— Ногу, кажется, натёр, — говорит Жора и начинает расшнуровывать ботинок.

Проходит несколько минут. Я поправляю ружьё на левом плече и прислушиваюсь. Кажется, что-то пищит. Птенец что ли какой… Тихонько иду на звук. Интересно, кто такой. Это там, откуда мы только что пришли… Делаю два шага, отдаляясь от опушки и вдруг, бабах! И ещё раз, бабах! Это явно наши лупят! Неужели нашли?

Вдалеке раздаются крики и лай Матроса. Я тут же разворачиваюсь, чтобы вернуться и слышу звук ломающихся веток, причём такой, будто мчится стая слонов. Кого они там спугнули? Я выскакиваю на лужайку одновременно со здоровенным секачом.

Шерсть на загривке топорщится, он часто и прерывисто дышит а из брюха стекает тоненькая струйка чёрной крови. Он стоит метрах в трёх от Жоры и тяжело хрипит. Всё это происходит моментально, быстрее, чем молниеносно, и я отчётливо понимаю, что он кинется вперёд прямо сейчас.

26. Птица счастья

Ситуация крайне неприятная, но и… многообещающая. При определённом везении, разумеется. Эх, была не была… В крайнем случае постараюсь отскочить в сторону и добить сзади… Какие клыки, просто жуть. Ну… Всё это проносится в голове за долю секунды.

— Хватай ружьё! — кричу я Жоре, срывая свой «ижик» и упирая приклад в… левое плечо. — Когда рванёт, стреляй под лопатку!

Кабан переводит взгляд на меня и тут же срывается с места, моментально, не давая времени на раздумья или подготовку. БАХ! Я стреляю мгновенно.

Моё правое плечо ещё не готово гасить отдачу, поэтому стреляю с другой руки. А это значит, что выстрел по-любому не может быть точным. Логично было бы попытаться садануть ему в голову, но шанс попасть с левой очень слабый, а вот в грудь… Там у него калган, который хрен пробьёшь, по крайней мере, Вячеслав на утреннем инструктаже сказал именно так. Но и похеру, главное, чтобы Жора не подкачал.

Блин! Кажется, сегодня я не муха, а человек с газетой… Твою дивизию!!!

Секач содрогается всем телом, будто налетая на невидимую преграду, он приседает, и даже почти останавливается. Твою ж дивизию! Но тут же несётся дальше! Он уже в полутора метрах!!! Надо отпрыгивать! Так, сейчас, вот сейчас! Сука, только бы не поторопиться. Отпрыгнуть и вторую пулю вогнать в позвоночник у основания черепа. Блин! И…

Я уже начинаю приседать, и тут: БАХ!

Это уже Жора.

Время останавливается, и я пытаюсь понять, получилось или нет. Движение замирает и возникает иллюзия, будто я могу передвигаться по застывшему миру. Могу подойти поближе к замёрзшему в воздухе кабану и осмотреть его тушу…

Но это помутнение длится лишь тысячную доли секунды, после чего всё снова приходит в движение, только кабан внезапно меняет траекторию и, перекувыркнувшись через голову врезается в бурелом, чуть левее от меня.

Твою же егерскую дивизию! Какая нужна реакция, какой нужен холодный рассудок! И ещё, ай да Жора, ай да молодец!

На лужайку, задыхаясь от лая, выскакивает Матрос и, подлетев к секачу, впивается в бедро. Он трясёт головой и тянет, рвёт поверженную жертву. Тот слабо шевелит ногой, но с ним уже всё ясно.

Жора в одном ботинке, всклокоченный, с горящими глазами подбегает ближе.

— Георгий Леонидович, ну, вы и красавчик! — с восхищением качаю я головой. — С первого выстрела. Респект и уважуха.

Возбуждённый и объятый дрожью инстинкта, он даже не задумывается над значением моих слов, по интонации чувствуя положительный смысл сказанного.

На лужайку выбегают остальные наши товарищи и, подскочив к низверженному зверю, победно улюлюкают. Они тоже возбуждены и восхищены величием момента. Кажется, во всех нас только что пробудился древний первобытный дух, заставляющий вскипать кровь, а ноздри дрожать, вдыхая запахи огня и крови. Наверное, я поспешил сказать, что не охотник. Почему-то мне кажется, что теперь я обязательно захочу повторить это дело.

Покричав, пошумев и побалагурив, сделав