Лавров вскарабкался на увитый лианами ствол большого кедра и сверху протянул руку Сигрид:

— Хватайся за ветки! Я держу тебя.

Колобова начала было всползать к Виктору, но ее ноги соскользнули со ствола, и она беспомощно повисла на руке журналиста.

— А-а-а-а!.. Твою мать! — Сигрид беспомощно болтала ногами и ругалась, на чем свет стоит.

— Я держу тебя, все в порядке. Не визжи, беду накличешь! — Виктор забрался еще выше, подтягивая за собой темпераментную шведку.

— Ты где так ругаться научилась, Астрид Линдгрен? — смеялся украинец, когда она уже сидела на ветке рядом.

— Был бы у тебя муж русский моряк…

— …Вот только этого мне не хватало! — возмутился Лавров. — Мужа, да еще и моряка… русского…

Сигрид засмеялась, но журналист успел зажать ей рот рукой…

Едва они вскарабкались на широкое разветвление, как прямо под их деревом пробежали трусцой пять чернокожих копейщиков с пиками наперевес, потом еще семеро. Они, видимо, устремились на шум к месту вооруженного конфликта.

Сверху больше ничего не было видно, но по боевым кличам аборигенов и винтовочной канонаде было ясно, что кто-то ведет с войском боран ожесточенный бой.

Прошло около часа, когда шум затих. Виктор и Сигрид еще какое-то время просидели на дереве молча. Журналист первым нарушил пугающую его тишину:

— Побудешь тут без меня? Мне надо найти ребят.

Сигрид в недоумении посмотрела на Виктора:

— Ты хочешь меня оставить здесь одну?! На съедение крокодилам?

— Крокодилы по деревьям не лазают, — с легкой улыбкой констатировал журналист.

— Хорошо, иди!!! И пусть тебя замучит совесть, если со мной что-нибудь случится.

— Си-и-игрид, — с укоризной протянул Виктор.

— Иди! Я и так вдова. А теперь…

— …Что теперь? — поймал Колобову на слове журналист.

— …Теперь меня еще и съедят, — нашлась шведка.

— Сигрид, никто тебя не съест.

— Я не боюсь! Иди! — она поджала губки и демонстративно отвернулась.

Виктор несколько секунд молчал, выдерживая паузу, но затем тихонько кашлянул и дотронулся до локтя молодой шведки.

— Сигрид, ты… ты очень смелая женщина…

— Правда? — она оглянулась и посмотрела Лаврову прямо в глаза, чего никогда раньше не делала.

Полураскрытыми губами она прижалась к его щеке, дрожа всем телом…

— …но это не дает тебе право мной манипулировать, — закончил свою фразу Виктор.

— Ах ты! — шведка отпрянула от Лаврова и размахнулась, чтобы дать ему оплеуху.

Но, потеряв равновесие, чуть не сорвалась вниз с пятиметровой высоты. Виктор с ловкостью, которой мог бы позавидовать сам Тарзан, успел ее подхватить. Сигрид откинула плечи назад и не спускала с журналиста глаз. Он готов был поклясться, что все его тело пронзила искра… Голова кружилась, как в шестнадцать лет.

— Негодяй… — пробормотала Сигрид, понимая, что означает этот взгляд мужчины и что за этим последует.

— …Знаю… еще какой, — низким голосом ответил Виктор…

— …Викто́р, слезай! — позвал его кто-то снизу по-английски.

Это был Вубшет. Африканец стоял, высоко запрокинув голову, его глаза сузились, как у китайского болванчика.

— Ну, ты смотри, подкрался, — с каким-то облегчением произнес Виктор под звонкий смех Сигрид.

Вубшет терпеливо ждал, пока белые люди спустятся с дерева.

— Калекаписо перебили людей боран, — доложил проводник-носильщик, с трудом подбирая английские слова. — Они взяли Стурена и ваших людей. Отвели в поселок.

— Как они выглядят? — спросил Лавров. — Много их?

Вубшет показал десять пальцев и добавил:

— Они белые. Я не понимаю их язык. Их речь похожа на вашу.

— Ну, раз белые, значит, чего-то от нас хотят.

— У одного из них рисунок, как у вас на плече…

Виктор рефлекторно потрогал свою татуировку, сделанную еще в те годы, когда он проходил службу в горячей точке.

— Ваши вещи, мадам, — тем временем обратился Вубшет к Сигрид, показывая на поклажу шведки.

— Спасибо, Вубшет, — поблагодарила Сигрид, давая понять: «Неси и дальше!»

«Белые… Говорят на том же языке, что и мы…» — Виктор сел у подножия того кедра, с которого они только что слезли.

Да, за ними охотились. Скорее всего, не за ними, а за камнем. Или за деньгами? Но кто?

Черный камень был у него, как и записка с паролем от банковского счета «на предъявителя» с пятью миллионами долларов. Надо спешить и срочно выручать моряков с «Карины».

— Вубшет, — обратился журналист к проводнику. — Ты поможешь нам попасть в селение Зейла, не заходя ни в какие другие населенные пункты?

— Нужно будет идти через пустыню, — ответил африканец.

— Я видел на карте, она не очень большая, — сказал Виктор, скорее, чтобы успокоить Сигрид.

Он опять вспомнил о своей татуировке. У противников такая же…

Трудно будет оторваться от бойцов, имеющих ту же подготовку в разведшколе КГБ СССР, что и у самого Лаврова.

Годлумтакати сидел и плакал, как ребенок:

— Боипузо, Джитинджи, Нкендилим, Катлего…

Чернокожий, почти фиолетовый вождь племени боран заливался слезами, сидя на полу в номере у Лаврова. Черные перья его боевого венца вздрагивали, а амулеты из костей животных и косточек фруктов на груди грустно позвякивали от содроганий тучного тела вождя.

— …Мелизизв, Фулазела, Изингома…

— Годлумтакати, — кашлянув, сказал Виктор на суахили. — Успокойся, друг мой. Ты же вождь…

— Какой я вождь? Если позволил погибнуть своим детям? Пятнадцать лучших воинов племени…

Детьми абориген называл всех людей своего племени, и его горю не было конца. Рядом сидела Сигрид и, глядя на расстроенного африканца, тяжело вздыхала. Она не привыкла видеть мужских слез. Ей это казалось слабостью, но сейчас она по-настоящему сочувствовала этому грузному несуразному дядьке. Она вспомнила, как радовалось племя, когда еще вчера Виктор подружился с вождем. Дети природы далеки от интриг и кривотолков. Они воспринимают этот мир как есть, без рюшечек и бантиков. Им чужды сложные отношения между белыми людьми. Для них счастье — это когда все живы, сыты и здоровы. Разве этого мало?

— Мудива, Нтанда, Олууосей, Опеимеи! — продолжал завывать вождь.

— Что он говорит? — вполголоса спросила Сигрид Лаврова.

— Он называет имена погибших. В некоторых племенах есть поверье, что, если оплакивая умерших громко произносить их имена, их души быстрее найдут упокоение…