Подарок обрадовал Вубшета, и он стал надевать «камуфляж» с таким воодушевлением, что Сигрид и Виктор только переглянулись, беззвучно смеясь. Честно говоря, костюм Лаврова шел Вубшету как корове седло. Не привыкший к сковывающей движения одежде, он сразу сгорбился и опустил руки ниже колен. К тому же чувствовалась разница в росте: Виктор хоть и был ростом 190 сантиметров, но Вубшету его куртка и брюки были явно коротки.

— Восьмой рост. Не меньше, — бормотал Виктор.

— Гос-споди, какой же был тогда у Нимы? — вспомнила Сигрид водителя-великана.

— У того индпошив. Там лекала другие… — ответил Виктор, разглядывая несуразную одежду Вубшета.

— Ты прям, как закройщик, — смеялась шведка, — только сантиметра на шее не хватает и кусочка мела.

— Ну, к-как? — неуверенно спросил Вубшет.

— Прекрасно! — соврал Виктор, пока Сигрид едва сдерживала смех.

Африканец стоял посреди комнаты, как пугало… Да еще и горбатое пугало с такой прической, что… Виктор внимательно посмотрел на экзотическую шевелюру Вубшета.

— Так! Я знаю, что делать!

Он вынул из сумки Маломужа две куфии, которые у нас в просторечии называют «арафатками». Одну для себя, другую — для своего африканского друга.

Правильно повязав Вубшету на голову мужской платок, Виктор замер. Чернокожий воин выглядел как вождь какого-то племени: высокий, стройный и очень сильный мужчина.

— Во! — показал Виктор большой палец.

Вубшет догадался, что это хорошо, и улыбнулся.

Поручив вождю племени боран Годлумтакати спрятать их багаж у себя в хижине, Виктор запрыгнул в кузов, где его уже ждал «наемник» Вубшет с пустым «калашом». В этой стране один вид автомата внушал уважение. Второй «автомат» был обыкновенной палкой, срезанной в джунглях. Виктор мастерски приторочил к ней второй магазин и замотал ветошью так, будто защитил его от перегрева на солнце. «Магазин торчит. Что еще надо? Ну чем не автомат?» — сам себя успокаивал Виктор, хотя уверенности в безопасности, конечно, было мало. Надежда была только на то, что никто не заметит подвоха и потенциальные враги примут Виктора с Вубшетом за охранников с оружием и решат, что с ними лучше не связываться.

Маленький грузовичок чихнул и, напрягшись всем своим жестяным телом, тронулся с места. Воины боран во главе с вождем дружно трясли копьями и кричали «Кху-у! Кху-у-у!», отправляя большого белого вождя за своим любимцем, братом Белого Масая Эйо или же просто: Густавом Стуреном.

Джубаленд, Пунтленд, Сомалиленд, Аудаль и другие — все это части разрозненной Федеративной Республики Сомали, каждая из которых считает себя отдельным государством и враждует с соседями, говорящими на одном языке и молящимися одному богу — Аллаху. За двадцать лет гражданской войны выросло целое поколение детей, не знающих, что такое регулярное питание и учеба в школе, работающие родители и достаток в семье. Они росли, попрошайничая и воруя у соседей, точно таких же, как и они сами. И выросли голодными и злыми, не привыкшими трудиться, но умеющими воевать, грабить и убивать. Потомки земледельцев, скотоводов и рыбаков стали в лучшем случае нищими, обездоленными людьми, а в худшем — вымогателями, бандитами и пиратами.

Посмотрите на местных жителей. Почти любой их разговор заканчивается спором на повышенных тонах, до хрипоты, до драки, до смертоубийства. Кат — легкий растительный наркотик, который употребляет почти все население страны, — повышает их самооценку до наглой самоуверенности. Некоторые от беспрерывного жевания ката сходят с ума. Его жуют на работе, дома, в общественных местах — где угодно. Есть даже специальные заведения под навесами, где местные жители собираются и жуют, жуют, жуют… Такая себе «пивная», место культурного отдыха.

Кат стоит копейки, продают его везде. И это не мудрено: очень удобно ввергнуть страну в хаос и без проблем управлять людьми, быстро теряющими рассудок, в диком порыве забывающими о том, что они представители цивилизованного мира. Главное — определить для них предмет спора и обозначить врага.

Так началась революция в Сомали, переросшая в многолетнюю гражданскую войну, которая привела к тому, что видел Лавров в своем очередном путешествии.

Водитель грузовичка Газини тоже жевал кат, прямо на ходу, не выпуская руля из рук. Сигрид ехала в кабине рядом с ним, боязливо поглядывая краем глаза на этого странного серого сомалийца и держась за рукоять пистолета, которым на всякий случай ее снабдил Лавров. Ездить в Сомали без оружия было равносильно смерти.

Дорога из Борамы в Харгейсу была спокойной и накатанной. Маленький грузовичок с группой Лаврова на борту на удивление быстро спустился с горного плато, на котором и находилась Борама. Путники сразу почувствовали перемену климата: внизу по всему пути ощущалась стойкая жара. На небе не было ни облачка, и Виктору казалось, что он въехал если не в сауну, то в предбанник точно. «Ничего. Не Кара-Кум и не Атакама. Потерпим», — думал журналист. Он вспоминал путешествия в те пустыни, перед которыми меркнет даже знаменитая африканская Сахара. «Плюс сорок и у нас в Херсоне бывает, а вот плюс шестьдесят…» — не сдавался жаре Виктор, хотя вынужден был закрыть концом куфии лицо до самых глаз — донимал горячий ветер. Вубшет же сидел, будто так и надо, и ему все было нипочем. «Куда он едет? — опять подумал Виктор. — Молчит, гаденыш». Все, что Лавров знал о парне, это то, что он круглый сирота, рос с теткой… а дальше?

— Бвана Вики! — Вубшет словно угадал, что Лавров думает о нем.

— Да, Вубшет, — ответил журналист, посмотрев в глаза туземцу.

Тот видимо что-то хотел сказать, но почему-то запнулся.

— Я тебя внимательно слушаю, бвана Вубшет, — не отступал украинец.

— Почему ты не стал воином? У тебя для этого все есть! — нашелся африканец. — Ты очень сильный и смелый человек.

— Я был воином.

— Был?

— Да, был. Когда-то, когда ты еще только родился, я был воином… почти сорок лун. А потом стал журналистом.

— Так не бывает! — уверенно сказал Вубшет. — Мужчина воин всегда.

— А если нет войны, тогда мужчина кто? — полюбопытствовал Лавров.

— Хм… — задумался абориген. — А разве может не быть войны?

«Вот вам и вся психология, — подумал журналист. — «Разве может не быть войны?» Некоторые люди в этом мире не представляют себе жизни без войны. А сам-то ты, Лавров, что представляешь?»

Мы все спорим, отстаиваем свою правоту, возмущаемся, не понимая, во что это может вылиться. Только найди прореху, слабину — по религиозным, языковым, экономическим, национальным признакам… Только поднеси спичку — и вспыхнет… Люди все одинаковы. Никто не хочет зла для себя, для своих близких. Но какая тонкая грань между миром и войной…

Но долго размышлять «о судьбах родины» Лаврову не удалось. Не прошло и двух часов, как на горизонте показалась Харгейса, столица Сомалиленда и один из самых крупных городов Сомали. Сейчас он славился в основном своей грандиозной мусорной свалкой на окраине города, где сидели стаи птиц, изредка разгоняемые гиенами и бородавочниками, прибегающими сюда в поисках легкой добычи.