– Ну, хорошо, – сказал капитан, – как только появится возможность поговорить с ней, позвоните мне.

– Обязательно, товарищ капитан, – было понятно, что Антон Николаевич улыбается. – Я как раз хочу посмотреть на ее состояние. К сожалению, вас сейчас пустить к пациенту не могу.

– Понимаю, – сказал грубый голос. – До свидания.

– До свидания, – попрощался Тоха.

Василиса слышала, как звякнули ключи, как щелкнул замок, как скрипнула дверь. Несколько уверенных шагов, и над ней появилось улыбающееся лицо Антона Николаевича. Он теперь был в белом халате, аккуратно причесан и слегка небрит.

Глава LI

– Привет! – говорю я Василисе, такой беззащитной и беспомощной.

Она начинает биться в своих путах и мычать, силясь что-то сказать.

– Кричать бесполезно, – говорю я. – Здесь к этому все привыкли. Привыкли к крикам, стонам, ударам головой о стену, ко многому другому. А также привыкли к различным теориям про заговоры, про реинкарнации душ. Кто-то даже утверждал, что одна из медсестер – ведьма, а главврач на самом деле – сам Сатана. Поэтому, мне кажется, твоя теория, что я ужасный кровавый маньяк, не будет воспринята должным образом. Хотя ты-то, в первую очередь, и не права. Я не ужасный кровавый маньяк.

Резким движением срываю широкий металлизированный скотч с губ Василисы. Она некоторое время молча смотрит на меня.

– Чего ты хочешь? – говорит Василиса.

– Справедливости, – отвечаю я, присаживаясь на стул рядом с кроватью. – Я хочу справедливости.

– Кто ты на самом деле? – спрашивает она.

– Вы меня много раз видели, – отвечаю я, – но ни один из вас меня не вспомнил? Ни один из вас не узнал меня, хотя вы мне причинили столько боли, сколько я вам со всем своим умением, увы, не смог. Не помнишь? Правильно! Разве можно высоким придворным замечать всякую чернь. Разве можно альфа-людям обращать внимание на всяческий мусор. Два молчаливых, мрачных и загадочных брата Самойловых, прекрасная королева двора Юлия и ее сестра Василиса – обе Прекрасные, бесстрашный рыцарь Илья Пахомов и многие другие действующие лица. Драма, достойная Шекспира! Две равно уважаемых семьи в Вероне, где встречают нас событья, ведут междоусобные бои… А на самом деле это просто вымуштрованные солдафоном придурки с ежедневно подавляемыми сексуальными желаниями, малолетняя шлюха и ее эмоционально зависимая сестрица, склонный к насилию шизик, постоянно избиваемый отцом-алкашом и вымещающий свою злобу в уличных драках… Все вы – несдержанный, разбалованный выводок мерзких животных.

Василиса смотрит на меня удивленно, словно я несу какую-то ахинею.

– Ты помнишь мальчика, который постоянно крутился возле вас, который постоянно пытался поговорить с тобой после так называемого «отъезда» твоей сестры? – спрашиваю я. – Который не обращал внимания на твои злобные выпады до тех пор, пока ты не разбила ему лицо, а потом не запустила вслед обломком доски.

Помнишь мальчика, который не сдержал слез, за что ты зло высмеяла его у всех на глазах? За что? За то, что он хотел помочь тебе?

За то, что я хотел помочь тебе?

Ты очень нравилась этому мальчику, и раз за разом он прощал тебе твои выходки. Я снова и снова пытался открыть тебе самую главную тайну, которой я обладал, а ты…

– Я помню, – говорит Василиса, но я вижу, что она лжет. Лжет, как и все. – Правда помню.

– А мне уже все равно, – отвечаю я. – Тому мальчику уже все равно. Его просто нет. Он очень рано умер. Это самая первая смерть из многих, что сейчас на моей совести. Я убил этого мальчика. Задушил, заморил голодом, вырезал из себя по частям. Душа, плакавшая над раздавленным жуком, мертвым голубем, бездомным котенком, умерла. Душа, любившая несчастную девочку, умерла.

– Антон… – начинает Василиса.

– А знаешь, что этому предшествовало? – перебиваю я. Мне хочется сделать ей больно. Но не физически, а морально. – Все началось с того, что я собственными глазами видел, что сделал Эдуард с твоей Юлей. Представляешь? Все! С самого начала! До самого конца!

Я просто случайно оказался не в том месте не в то время. Только и всего!

Меня воспитывали в уважении к любой форме жизни. Говорили, чтобы я не обижал собачек, уточек, кошечек, а тут такое…

Помнишь, я писал тебе об одной ужасной вещи, произошедшей со мной в детстве? Это как раз и было убийство твоей сестры. Жуткое убийство. Кровь! Везде кровь и ошметки мозгов, осколки костей… Жуть!

Я подумал, что если мир после такого не изменился, небеса не рухнули на землю, огонь не поднялся из глубин океанов… Если никто не понес ответственности, значит, так оно и должно быть.

Все в пределах нормы. Ведь что такое норма? Это всего лишь мнение большинства. Если в обществе принято есть сердце поверженного врага, то отказавшийся делать это будет ненормален.

Глаза Василисы широко распахнулись, она не мигая уставилась на меня.

– Да, – я кивнул. – Я все видел и долгое время мучился этим. Переживал, не спал ночами, потому что мне снились кошмары.

Почему я никому не рассказал о том, что видел? Сначала боялся, потом как-то свыкся, а потом мне даже начало нравиться то, что ты, Василиса, страдаешь от незнания и неизвестности, Дмитрий – от увиденного, а Эдуард от содеянного и позабытого.

Это я заставлял вас страдать. Одно мое слово прервало бы этот порочный круг, но я этого уже не хотел. Мы все были связаны. И это все было создано только одной смертью. Только одной человеческой смертью! Практически вся верхушка благородных господ превратилась в жалких сопляков из-за одного-единственного трупа.

Тут я понял цену человеческой смерти. Почему одна человеческая смерть стоит много больше смертей других существ? За мешок топимых, задыхающихся в темноте под водой котят тебя не посадят в клетку. За выстрел в бездомную собаку посреди улицы тебя не заклеймят смертельным грехом. А за никчемного человечишку могут пожизненно лишить свободы.

Уже сама по себе смерть человека – грозное оружие. Сколько же можно сделать несколькими смертями? Свергнуть власть, прийти к власти, заставить всех говорить, заставить всех молчать,