Далее, для того чтобы осуществить такой рывок, необходимо нарастить наш внутренний рынок. Когда я говорю «внутренний», имею в виду не только российский, а рынок макрорегиональный. То есть рынок того пространства, которое вокруг России будет объединяться. Получается, что как ни пляши, а для того, чтобы развитие в России происходило, нужна евразийская интеграция — реинтеграция на постсоветском пространстве. Это объективное требование и условие для развития.

Е. Волгина: Но подождите, вот на этом интересно остановиться, Виталий. Сначала вокруг нас должны собраться или все-таки мы должны в нашей стране что-то создать, чтобы к нам потянулись. Потому, что ну, на каких условиях будут собираться, просто на обещаниях того, что мы станем великими и так далее? Ну, вряд ли.

В. Аверьянов: К нам тянутся даже не потому, что мы что-то предлагаем, а потому, что еще помнят вчерашнее. Я это знаю по опыту общения с представителями постсоветских государств. А если говорить о сегодняшнем дне, да, вы абсолютно правы, приходит на ум коллизия, которая сегодня в Украине существует. Евросоюз или евразийская интеграция — очень серьезная коллизия. Потому что Евросоюз, как будто, предлагает определенные стандарты, которые для условного среднего класса являются очень привлекательными. А Россия, Евразийский союз, такие стандарты не предлагает, хотя, если присмотреться, она предлагает свои, не менее привлекательные для Украины условия.

Е. Волгина: Для начала, может быть, нам стоит на себе сконцентрироваться, у нас внутри что-то создать? К тому же, когда речь идет о сотрудничестве с нашими соседями, понятное дело, чаще всего хотят видеть ту же самую Украину и Белоруссию, а что касается среднеазиатских государств, — совсем другие настроения.

В. Аверьянов: Наша логика такая. Если мы будем рассуждать в парадигме «сначала — потом», то мы потеряем и то, и другое. То есть евразийская интеграция должна происходить параллельно со сменой курса в стране. Вообще смена курса и евразийская интеграция — вещи между собой системно связанные. Может быть, разница между стартом реальных политических процессов должна быть в несколько недель, но не лет и не десятилетий. Вот в чем наша логика.

Но я продолжу излагать принципы нашего подхода. В этих новых условиях главным субъектом развития будет государство, мы в этом уверены. Это не возвращение в какие-то тоталитарные, как называют на Западе, политические формы. В конце концов, успехи таких стран, как Китай, Корея, Япония, и вообще весь этот вектор смещения экономического роста на Восток, — все это показывает, что новая успешная управленческая экономическая модель не является классически рыночной. Во многом она основана на рецепции нашего же опыта, то есть опыта 30–50 годов XX века, но творчески использованного. И там было оценено…

Е. Волгина: То есть, модифицированного? Правильно я понимаю?

В. Аверьянов: Да, совершенно верно. Если проанализировать, как проводились реформы в Японии, в Корее или в последние 20 лет в Китае, мы увидим, что сильные черты советского строя, сталинской индустриализации, просто заимствовались у нас. И государство становилось основным субъектом развития, оно брало в свои руки рычаги инновационного развития. Я вам хочу тут сказать очень важную вещь. В сущности одной из догм рыночников-монетаристов, которую мы считаем абсолютно порочной и не адекватной действительности, является та, что государство должно уходить из всех сфер, включая науку и инновации, потому что якобы крупный капитал сможет это обеспечить. Так вот, никогда и нигде крупный капитал серьезные прорывные инновации не обеспечил.

Е. Волгина: Где должно быть государственное участие?

В. Аверьянов: Когда речь идет о неких крупных комплексных сдвигах парадигмы, научной парадигмы, новых изобретений и внедрения их в производство…

Е. Волгина: Хорошо, есть Сколково.

В. Аверьянов: Ну, что такое Сколково? Мы знаем, как этот проект запускался. Ведь его спровоцировал наш друг Максим Калашников, член нашего клуба, который много лет стучался, бил во все колокола, призывал к созданию передовых инновационных поселений. И вот в итоге мы имеем Сколково. Ну, как говориться, как умеют, так и делают.

Е. Волгина: Усомнившийся Макар пишет: а вам не кажется, что вы, как и другие аналогичные структуры, приводит в пример усомнившийся Макар ИНСОР и институт Гайдара, с вашими стратегиями и разработками работаете просто в корзину? Высшие руководители России, консерваторы в квадрате, говорит усомнившийся Макар. То есть далее, от теории вы куда-то переходите и кому-то представляете эти доклады?

В. Аверьянов: Ну, наши доклады читают, мы это точно знаем. Другое дело, что консерватизм может быть разным. Институт, который я возглавляю, называется Институт динамического консерватизма. Есть точка зрения, что Путин никогда ничего не поменяет, пока уж совсем не подопрет. Точка зрения по-своему обоснованная. Но, все-таки нельзя сказать, что ничего не меняется. Давайте просто посмотрим на последние полтора года. На мой взгляд, мы приближаемся к тому моменту, который революционеры, представители «малого народа», разжегшего смуту в стране, называют термидором. Термидор — это когда революция начинает пожирать саму себя, своих детей и общество перерождается во что-то более традиционное.

Какие я вижу признаки этого? Ну, во-первых, распечатываются кубышки финансовых резервов. Сначала на нужды оборонки, теперь заявлено, будем надеяться, что это не пустые слова, — начнется строительство инфраструктуры, дорог. Для нас это долгожданная победа, я прямо скажу. Если это произойдет реально, даже если разворуют половину, или больше половины, это все равно огромная победа, потому, что наши деньги до сих пор работали на американскую финансовую систему, на ФРС. Если построят дороги, транспортные узлы, магистрали, это будет серьезный шаг вперед, потому что дороги являются одним из важнейших локомотивов развития.

Второй момент. Как бы мы ни относились к антикоррупционной кампании, со всеми ее заказными аспектами, она все-таки набирает обороты, она чем-то начинает напоминать сталинские чистки.

Е. Волгина: Например?

В. Аверьянов: Какой вам нужен пример? Ну, загляните в интернет, наберите там, арестован тот-то, разоблачен коррупционер, кто-то сбежал за границу, кто-то под следствием. Зачем приводить конкретные примеры? Это всем известно.

Е. Волгина: Возможно, нам известны люди, которые находятся под следствием, мелкопоместные чиновники, которые за откат сидят в тюрьме. Но есть же критика всех этих действий антикоррупционных, что они незначительны, скажем так, не радикальны.

В. Аверьянов: Так я и говорю, что она пока набирает обороты, что она не достигла того уровня, который ожидается. Но, кстати говоря, когда она достигнет серьезного масштаба, начнется и другая критика, начнется критика, что режим авторитарный, что он очень жесткий, что идет преследование какого-то класса и т. д. То есть, критики будут всегда. Дело не в этом. Дело в том, что этого еще полтора-два года назад не было в стране, а сейчас есть. Это знак того же термидора, на мой взгляд.