Всякая аналогия, как известно, хромает. На мой взгляд, эта таблица показывает глубинный параллелизм эпох. Объективные задачи двух эпох имеют разительные сходства[80].

* В мемуарах Черчилля этот фрагмент приведен в следующей редакции: «Скажите мне, — спросил я, — на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?» Эта тема сейчас же оживила маршала. «Ну нет, — сказал он, — политика коллективизации была страшной борьбой». «Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, — сказал я, — ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей». «С десятью миллионами, — сказал он, подняв руки. — Это было что-то страшное, это длилось четыре года. (…) Все это было очень скверно и трудно, но необходимо.» (Черчилль У. Вторая Мировая война. М., 1991. глава 5).

Путин не Сталин. Принципы и ценности двух политиков не совпадают и не могут совпадать. Сама канва их пути также не может быть полностью аналогичной. Вместе с тем, логика исторически прирастающей власти сильнее логики конституционных и формальных рамок, в которых она осуществляется. До президентства Медведева и во время этого президентства для меня оставалось очевидным, что Путин, как и Сталин, не оставит большую политику.

Задачи 30-х годов типологически схожи с теми задачами, которые диктуются нынешней ситуацией. Так, например, репрессии отчасти были вызваны необходимостью политической борьбы и выстраивания госаппарата нового типа. Но ведь ротация элит — это неумолимое требование и нашего времени, без которого невозможно развивать страну.

Система, которая складывается в России по многим параметрам ближе к «национальной диктатуре», чем к стандартной либеральной демократии. В своей развитой фазе это должна быть не диктатура олигархов, не диктатура стагнации, а «диктатура развития», «диктатура инноваций». Ближайшее будущее России рисуется при таком сценарии как аналог 30-х годов с их прорывным индустриальным развитием, с их решительным очищением государства и формированием определенного цивилизационного лица СССР как исторического и геополитического преемника Российской империи.

Задачи 30-х годов типологически схожи с теми задачами, которые диктуются нынешней ситуацией. Так, например, репрессии отчасти были вызваны необходимостью политической борьбы и выстраивания госаппарата нового типа. Но ведь ротация элит — это неумолимое требование и нашего времени, без которого невозможно развивать страну. С репрессиями или без репрессий, но власти придется решать схожие задачи и наверняка преодолевать сопротивление многих коррумпированных кланов и групп. Как преодолевать его — отдельная тема, в том числе и тема нравственная.

Второй момент как раз связан с ответом на вопрос, можно ли избежать в этой связи нежелательных издержек. Осознавая аналогию 30-х годов, мы не вызываем «дух Сталина», а вооружаемся знанием о рисках и опасностях того пути, по которому идем. Мы будем способны трезво смотреть на свои поступки и на собственную государственную политику только при одном условии: если мы будем понимать, что мы входим в определенном смысле в «новые 30-е». А вовсе не тогда, когда мы будем отмахиваться от этой мысли, как если бы мы относились к теме исторических аналогий как какой-то запретной, кощунственной (а именно к этому склоняют нас те из либералов и антисталинистов, которые воспринимают тему не здраво, а истерически, с нетерпением никаких возражений, с претензией на то, чтобы принуждать других, о чем можно думать, а о чем даже помыслить нельзя[81]). Именно применяя аналогию и здраво относясь к ней, мы сможем в значительной степени избежать тех издержек, которые были свойственны сталинской политике в трагические 30-е годы.

Одно из самых вероятных и нравственно оправданных решений — нынешняя элита должна сама признать, что она некачественно и неэффективно служит нации, что она внутренне не готова идти на жертвы и уступать в чем-то, в том числе отказаться от тех излишеств и возможностей, которыми она пользовалась. Признать это и приступить к самоисправлению — вот самый простой способ избежать издержек, связанных с ростом государственного насилия и преследования по мотивам коррупции, причинения политического и экономического ущерба обществу.

«Новые 30-е» подразумевают отбор лучшего и отсеивание худшего из прошлого опыта. Они подразумевают прорывное инновационное развитие, то есть способность за короткий период пробежать расстояние развития, которое другие народы и цивилизации проходили в течение долгого времени, наконец, способность ответить на внешние вызовы и угрозы. История повторяется. Наступает критический период, когда становится понятно: если Россия не решает таких задач, ее оттирают на обочину. В нашем случае это означает не просто прозябание на задворках истории, но и гибель, потому что оттирание России в сегодняшнем мире повлечет захват и перераспределение ее территорий и недр.

Образ врага, который нужно создать для успешного наступления в будущее — это не обязательно конкретный геополитический враг. Нашим главным врагом является собственная неорганизованность, неготовность пойти на самоограничение, неспособность планировать и выстраивать собственное развитие, собственную жизненную стратегию.

Наше цивилизационное конкурентное преимущество, как показывает история, — способность к опережающей инновационной деятельности. Используя аналогию с 30-ми годами, как эпохой самого бурного и стремительного в истории России инновационного развития, гораздо важнее удерживать в сознании не негатив, а позитив, созидательный потенциал этой эпохи великих строек. Построение такой аналогии в нашем случае означает не «сталинизм», не символ реставрации советского мироустройства, а рассмотрение государственного опыта Сталина как наследия, один из продуктивных мифов, один из созидательных образов прошлого.

30-е годы — пример того, как Россия может обыгрывать конкурентов и споро, в духе тульского Левши, преодолевать исторические и технологические разрывы между нею и конкурентами. Главное, в чем Сталин переиграл противников — это способность реализовать необходимый для прорывного развития человеческий капитал, кадры, которые, как известно, «решают все». Что бы ни говорили недоброжелатели, ему удалось рекрутировать достойные человеческие ресурсы и направить их на созидание по ключевым направлениям национального развития, создать целое поколение блестящих русских конструкторов и изобретателей, директоров и квалифицированных рабочих, офицеров и солдат. Один из главных антисталинских мифов — миф о кровавой и аморальной системе НКВД — по всей видимости, был призван затмить тот факт, что важнейшим достижением системы стало выковывание беспрецедентных по своему уровню спецслужб. Сталин сумел повернуть международные инструменты (такие как Коминтерн) на пользу своей стране, фактически обернул «интернационалистический» инструментарий против тех, кто его изобретал и внедрял в подрывных целях в «нецивилизованные» страны. Он сумел на равных поучаствовать в создании нового формата международных отношений, перевел борьбу цивилизаций из плоскости публичных действий в плоскость секретных служб — он отказал Западу в праве на двойные стандарты, создав в противовес им собственный «второй стандарт».