– Совиные погадки, – сказал он, поднимая колючий комок, состоявший, казалось, из слипшегося пуха пополам с мелкими косточками. – Совы не умеют жевать. Свою добычу они заглатывают целиком, потом отрыгивают остатки. Вот тут, – он растрепал комок, – останки небольшой мыши…

– Неопрятно как-то, – заметил Тео.

– А ты сам попробуй мышь целиком проглотить, – посоветовал Казанова.

Местность кругом была ровная, лес разреженный. Деревья клонились к земле, листву побил угольный град. Тропу сплошь покрывали сбитые ветки и рваные листья.

Пока шли, София время от времени поглядывала на небо. С тех пор как Сенека доставил ей веточку, посланную Златопрут, девочка больше не видела сокола, но помимо воли ждала его появления. Где бы ни мелькнуло птичье крыло – она тотчас оглядывалась.

– Это болотный лунь, – заметив, как она повернула голову за пронесшимся силуэтом, сказал Казанова.

– Очень красивый, – кивнула София.

– А еще в здешних местах очень много сапсанов…

– Казанова, – сказала она. – Как же Тео повезло тебя в камере встретить!

Он улыбнулся:

– Счастливчик Тео, что с него взять.

Тео резко остановился:

– Ты почему меня так назвал?

Казанова ладонью стукнул себя по лбу:

– Как же я мог забыть? Столько всего произошло, совсем из головы вылетело… Пока ты валялся в лихорадке, по дороге в Оукринг нас остановили налетчики. Представь, твоими знакомцами оказались. Даже вяленого мяса мне дали, дескать, тебе для поправки нужно железо. Так вот, один из них, Тощий Джим, тебя Счастливчиком и назвал.

Напряженное лицо Тео смягчилось улыбкой.

– Тощий Джим, – повторил он. – Ну, ну…

И, продолжая улыбаться, вновь зашагал.

– Кто он такой? – спросил Казанова.

– Налетчик знакомый. – Тео засмеялся и ткнул посохом в дерево. – Прежде чем заняться налетами, он сделал себе имя как метатель ножей. И он – один из немногих, кто полагает, что в грабеже есть какие-то правила. На моей памяти он ни разу не обирал женщин, стариков и тех, у кого дети были.

– Наверно, это ему здорово руки связывало, – заметила София.

– Еще как! Я же и не называл его успешным налетчиком. Другое дело, несколько раз и ему неплохой куш перепадал… Однажды он обнес владельца ранчо в Южных Пустошах, столько денег огреб – два года жить можно! Конечно, он все спустил месяцев за шесть, но зато как шиковал! Тощий Джим! Грабитель-джентльмен…

– Совсем как пираты, – сказала София.

– Или – как наш Казанова, – сказал Тео.

София с любопытством уставилась на здоровяка:

– Тео правду говорит?

Казанова покачал головой, лицо перекосила улыбка.

– Я, вообще-то, не рассказывал Тео, за что меня в тюрьму упекли. Это он так, наугад брякнул! – И он нагнулся, пролезая под поваленным деревом, перегородившим тропу. – Вдруг я туда угодил за хищение и растрату? Или вовсе за убийство?

Он оглянулся на спутников, приняв угрожающий вид.

– Ага. Щас! – засмеялся Тео. – Так и поверили!

– Или за государственную измену, – оставив веселье, сказал Казанова.

– За измену? – переспросила София.

– Ясно, за нее самую, – нахмурился Тео. – С таким премьером, как Бродгёрдл, не так чихнешь – и ты уже родину врагам продал. Он всех гребет в тюрьму, чтобы пушечного мяса было побольше!

Казанова указал вперед:

– Там прогалина, остановимся передохнуть…

Тео и София ждали, не скажет ли он чего-нибудь еще. И дождались.

– Меня арестовали за то, что я протестовал против закрытия границ и политики Нового Запада в отношении Индейских территорий. Я был в толпе, собравшейся на ступенях Палаты представителей. Нас всех полиция задержала. Сперва казалось – подержат да выпустят… Но мне не удалось найти адвоката, а время шло… И вот тут Бродгёрдл, тогда еще не премьер, просто парламентарий, протащил закон, согласно которому определенные формы протеста приравнивались к измене. Причем закон применялся и к тем, кого уже арестовали по менее серьезному обвинению. Так я и стал государственным преступником. – Казанова приподнял очередной сук, пропуская Софию и Тео, и спокойно докончил: – Если бы не армейская служба, меня бы точно повесили.

Во второй половине дня путники достигли пределов территории, на которой Казанова хорошо ориентировался и мог служить проводником. Они остановились на поляне, где у старого кострища догнивала небольшая хижина.

– Тут ночуют путники, направляющиеся на запад или восток. Севернее этого места я не бывал.

Тео воздел правую руку:

– Время использовать железное искусство! Ну-ка, посторонитесь…

– Ваш выход, маэстро, – насмешливо поклонился Казанова. – Только посох в другой руке держи, хорошо?

Тео хмуро посмотрел на товарища. Закрыл глаза, протянул покрытую шрамами руку ладонью вниз, словно ловя некие токи…

София смотрела на него с ожиданием и любопытством. Время шло. Она потихоньку вытащила из кармана часы. Потом переглянулась с Казановой.

– Оно меня натурально притягивает… – не открывая глаз, сказал наконец Тео.

– Что тебя притягивает? – спросила София.

– Не знаю. Просто тянет, и все. Не очень сильно, не сказать, чтобы неодолимо, но как внимание обратишь – очень даже заметно.

– И в какую сторону?

Тео открыл глаза.

– Похоже, делать я это могу исключительно зажмурившись. Мне что, так с закрытыми глазами и топать?

Двое спутников смотрели на него, не зная, как быть.

– Может, тебе останавливаться через каждые несколько шагов? – предложила София.

Тео нахмурился, закрыл глаза и снова вытянул руку. Нерешительно шагнул, открыл глаза. Еще несколько шагов – и он оказался у края поляны, потом уткнулся в валун. Тео залез на него не без труда, опираясь на посох. София и Казанова, переглядываясь, последовали за ним.

– Вон туда надо идти! – сказал Тео, когда все собрались вместе. – Где деревья желтее!

– Не вижу, – созналась София.

– И я не вижу, – сказал Казанова. – Но раз ты говоришь, значит туда нам и надо. Пошли проведу.

Он помог Тео спуститься с валуна и повел спутников между деревьями. В какой-то момент Тео остановил его, взяв за плечо, указал вправо. В другой раз он придержал Казанову у начала тропы, вившейся вверх по склону.

– Там тупик… Лучше нам держаться западнее сосняка.

Казанова посмотрел на него, впечатленный:

– Да ты у нас прямо эксперт…

Тео заулыбался, но София видела, как он устал. Его наверняка беспокоила рана. После той поляны он еле шел, причем старался не подавать виду, но получалось не очень. Несколько раз он спотыкался – и не падал лишь благодаря быстрой реакции Казановы. София уже решила потребовать привала, ссылаясь на собственную усталость, чтобы пощадить его гордость… Однако тут ее прохватило дрожью: словно сквозняк в теплой комнате, по лесу пролетел ледяной ветер.