— Разумеется вы можете осмотреть наш храм и зарисовать его, — разрешил настоятель. — Но что до животных — убивать здесь нельзя. Мы едим рис, фрукты и тому подобное. Мы не отнимаем ничью жизнь.

— Я не хочу ничего здесь убивать, только наблюдать. Оружия у меня при себе нет.

Пока настоятель это осмысливал, другой монах, смотревший на Стивена через очки, уточнил:

— Так вы англичанин.

— Нет, сэр. Я ирландец. Но сейчас Ирландия подчиняется Англии, и таким образом воюет с Францией.

— Англия и Ирландия — крохотные островки на далеком западном краю света, — заметил другой монах. — Они так близки друг к другу, что их едва отличишь. Птицы, летящие высоко, могут, садясь, перепутать их. Но Англия больше.

— Они и в самом деле близки друг другу, и не всегда их легко отличить издали. Но, сэр, то же самое применимо и к добру со злом.

— Добро и зло так близки временами, — заметил настоятель, — что едва ли отстоят на волосок. Но что до животных, молодой человек, раз вы обещаете не вредить им, то, конечно же, можете бродить среди них. Муонг покажет вам своих друзей-миасов. Здесь есть много свиней, разные гиббоны и их родичи, а еще великое разнообразие лечебных трав. Но, как и все паломники, вы закоченели и одеревенели после Тысячи ступеней. Ананда отведет вас в горячую купальню, а позже вы зарисуете храм и измерите его. Завтра же ваше тело будет гибким и отдохнувшим.

На Пуло Прабанге мало хищников (тех же тигров нет вообще), еще меньше их обитало в Кумае. Можно было наткнуться на питона — змеям приходилось добывать себе пропитание, но для них не столь необычным было питаться и раз в три месяца. Ни они, ни странные мелкие кошки, не говоря уж о малайских медведях, не создавали у миролюбивых животных полусознательного ощущения тревоги и страха, делавших их нервными и труднонаблюдаемыми в других краях. Но превыше всего, больше тысячи лет их не преследовали люди. На человека они обращали внимания не больше, чем на домашний скот. Обомлев от удивления, Стивен обнаружил, что может пройти сквозь стадо замбаров, проталкиваясь между оленей, будто бы один из них.

Он мог предложить детенышу оленька высоко растущий лист папоротника — тот не задумывался ни мгновения. Относительно немногочисленные птицы оказались более скрытными — без сомнения потому, что будучи летающими, они имели и другой опыт. Мало какое существо могло преодолеть голые крутые сланцы внешнего края кратера, а проход был всего лишь один, у Тысячи ступеней. Но даже птицы иногда садились на Стивена. Общий эффект был будто бы как от сна наяву — потеря человеческой сущности или даже невидимость. К тому же тело полностью восстановило гибкость и замечательно отдохнуло после часов в трех выдолбленных в камне бассейнах, питаемых из трех сернистых источников, один горячее другого.

Жвачные меньше всего обращали внимания на Стивена. Свиньи (здесь их водилось два вида) любопытствовали до смущения и играли с ним. Но больше всего интереса выказывали приматы — золотые мартышки, носачи и, конечно же, орангутаны.

Орангутаны оказались кроткими, миролюбивыми, довольно сонными существами, не слишком компанейскими и точно уж не болтливыми. Муонг ни разу не показывала ему группу больше чем из пяти сородичей, да и то это были ее сестры с отпрысками. Но все же они регулярно спускались с почти плоских гнезд, в которых проводили массу времени, и сидели вместе со Стивеном и Муонг, не отрываясь глядели ему в лицо, сложив и вытянув губы будто для свиста. Изредка они мягко дотрагивались до Стивена, его одежды, скудных волос, бледных, почти голых рук (их собственные, пусть и огрубелые, оказались довольно теплыми). Однажды по толстой как канат лиане спустился гигантский старый самец и уселся рядом с ними у корней своего дерева. Ему было много лет, о чем свидетельствовали обширные щечные наросты и горловой мешок, характерные для старых миасов, но он оказался не склонен к брюзгливости и злонравию, столь характерным для стариков.

Он дружески погладил Стивена по плечу, а потом залез наверх по лиане с легкостью марсового, невзирая на внушительный вес. Как Муонг общается с друзьями, Стивен так и не выяснил, хотя и пытался. Различимые звуки имели к этому слабое отношение (всего лишь скромный набор хрипов). Можно было лишь предположить, что дело в обмене взглядами и моментальных изменениях выражений лица. Но как бы то ни было, она точно знала, где сородичи и как позвать их с определенного расстояния спуститься вниз с деревьев или пролезть сквозь бамбуковые заросли.

Внимательнее всего Стивен наблюдал за двумя ярко-рыжими сестрами и их наполовину взрослыми, игривыми, очень подвижными отпрысками. Они гораздо дольше остальных оставались на земле, и Мэтьюрин проводил с ними часы, надеясь запомнить все увиденное. Но Муонг на самом деле не одобряла эти визиты. Стивен наконец-то понял, что детей она считает утомительными, а молодых матерей — довольно дискредитирующими и даже вульгарными.

Именно потому, что Стивен в последний день настоял пойти посмотреть на эту группу, между ним и Муонг случилась единственная размолвка. Обезьяна прекрасно знала, чего хочет человек, а Мэтьюрин по ее выражению прекрасно понимал ее недовольство. Но все же, поддавшись уговорам Стивена и Ананды, она повела доктора на дальнюю сторону озера, иногда на широком травянистом склоне опираясь на костяшки пальцев рук, а иногда — держась за руку Мэтьюрина.

Стая обитала там, где группа деревьев доходила почти до берега. Здесь его Муонг и оставила, явно намереваясь вернуться домой в одиночестве.

Близняшки, похожие на пауков, и более легкие, чем их родственница, охраняли от него вершину валуна — большого округлого серого камня на урезе воды. Маленькие обезьянки с бесконечной энергией атаковали, защищались, падали на илистый берег или в воду, поднимали брызги и начинали все заново. Не считая приглушенного бормотания, где-то полчаса они вели себя очень тихо. Но потом в припадке усердия один детеныш укусил другого за ухо. Оба с воплями шлепнулись в озеро, мамаши помчались вниз. Ругань, окрики, тумаки, клочья рыжей шерсти — забава кончилась, и вся группа неуклюже скрылась среди деревьев.

С укромного наблюдательного поста (вовсе не тайник, просто уютная травяная кочка, с которой открывался хороший обзор) Стивен наблюдал, как они исчезают. Потом он снова перевел взгляд на валун, чтобы вычислить с какой скоростью непотревоженный орангутан передвигается на четырех конечностях по пологому склону. Но тут в его поле зрения попал объект, от которого перехватило дыхание, почти замерло сердце и стерлись все мысли о вычислениях. Вначале он принял его за еще один серый валун, но на деле это был носорог.

Индийский носорог. Самец, судя по единственному длинному рогу и росту где-то в шестнадцать-семнадцать хэндов [33]. Последнее, впрочем, было сложно оценить из-за громоздкости туши ниже холки и относительно коротких ног. На его спине сидели три птицы.

Не двигаясь с места, Стивен достал подзорную трубу (его внезапно наполнило некое иррациональное опасение) и, насколько позволяли дрожащие руки, сфокусировал ее на носороге. Поскольку до животного было немногим больше сотни ярдов, это позволило добиться очень сильного приближения. Стивен даже разглядел, как животное закрыло глаза. Кажется, носорог недавно валялся в грязи — она сохла на его массивной спине. Покинув илистый берег, он собирался поспать на траве, мордой вверх по травянистому склону, недалеко от озера. Последние вопли орангутанов его разбудили, а теперь он снова засыпал.