Князя трудно было узнать. Когда взгляды атамана и его встретились, оба приветливо улыбнулись. Затем князь сделал серьёзное лицо и сказал:

— Атаман! Боярин, — он кивнул на Василева, — сделал тебе предложение. Что ты скажешь? Ты согласен с ценой?

Что было сказать атаману? Священника, который был силён в грамоте и мог сделать пояснение, он так и не дождался. Да в последнее время и подзабыл об этом атаман. Он заёрзал на месте и посмотрел на Андрея. Взгляд атамана был каким-то растерянным. В голову атамана врезалось слово: цена. Цена... а на что? Видать, это сильно озадачило Семёна.

Атаман не ожидал, что поднимется Андрей и скажет:

— Князь, пусть боярин повторит эти цифры.

Иван Иванович посмотрел на Василева и кивнул ему головой. Тот в свою очередь повернулся к писарю:

— Яков, повтори.

И он стал называть цифры. Семён смотрел на него широко раскрытыми глазами. Внимательно слушал и Андрей. Когда Яков кончил называть цифры, Андрей шепнул атаману: «Соглашаться нельзя. Мало дают. Разреши сказать мне». Семён кивнул. Андрей поднялся, поклонился князю, напротив сидевшим людям и начал с ходу:

— Ваши цены нас не устраивают. За зерно вы просите больше, чем оно стоит в Московии. А за то, что будем охранять, мало...

И пошли споры. Спорили, по сути, двое: Андрей и писарь. Редко встревал боярин. Атаман был крайне удивлён осведомлённости Андрея. И... любовался им. Как ловко положил он на «лопатки» этого писарчука. До позднего вечера шёл торг. Мало-помалу уступали обе стороны. Наконец, не выдержал князь. Он уже давно хотел есть. Спор шёл о плате за убитого казака. Писарь давал тридцать, Андрей называл пятьсот рублей.

— Ладно! — махнул рукой князь, — татарам отдаём больше. Быть по сему!

Писарчуку кое-что удалось отстоять. Но больше выиграли казаки.

Обед, соединённый с ужином, затянулся далеко за полночь. Семён попросил князя, чтобы он позвал на обед и купцов. Князь ласково посмотрел на атамана, догадавшись, что он у них что-то запросит. Так и случилось. А просил он у них одежду казацкую, оружие и поле огни ладей. Потом купцы меж собой шептались:

— В набег пойдут!

Они расставались друзьями. Договорились, что казаки не будут делать больше набегов на рязанские земли, а с нового года будут охранять границы княжества.

Атаман был доволен больше всех. У него враз отпала забота, как прокормить казачество. Рязанского хлеба хватало на всех казаков. Тверской поход татар сделал своё дело.

Перед входом в опочивальню атаман, приоткрыв дверь, задержался и, не глядя на Андрея, произнёс:

— Рядились да пьянствовали, а про казаков и забыли.

На что есаул ответил:

— Не печалься, атаман, я был у них. Князь не поскупился, устроил хорошо. В старостином доме. И пития, и еды хватает. Казаки довольны.

Атаман удивлённо посмотрел на Андрея, спросив:

— Когда же ты успел? Всё вроде рядом был.

— Да когда ты с боярином целовался да братался.

Атаман ухмыльнулся:

— Крепок ты, чертяга!

На следующее утро, когда солнце поднялось над куполом церкви, атаман прошёлся перед отъездом к казакам. Братия ещё похрапывала. Судя по столу, который ломился от выпивки и еды, Андрей был прав: князь не поскупился. Приход атамана поднял охрану на ноги.

— Что, атаман, в путь? — спросил один из них, натягивая сапоги.

— А вы бы хотели остаться? — с хитрецой поглядывая на казака, силясь вспомнить, как его зовут, поинтересовался он.

— А это как ты, атаман, скажешь, — он натянул обувку и стал прохаживаться взад и вперёд, пробуя, как сапоги пришлись по ноге.

— Ладно, — подумав какое-то время, сказал атаман, — на денёк, так и быть, задержитесь. Не пропадать же такому добру, — он кивнул на стол, — а мы с есаулом по дороге к одному старому другу завернём. Ты, Авдей, — он вспомнил его имя, — будешь за старшего. Нас не дожидайтесь. Мы вас, пожалуй, догоним.

Прощание с князем было тёплым.

— Ну, атаман, — глаза князя светились радостью, — вылечил ты меня лучше всякого лекаря. Сознаюсь, жаль расставаться. Но раз решил ехать, пойдём провожу.

Когда они вышли во двор, Иван Иванович вопросительно посмотрел на атамана. Тот понял и пояснил:

— Ежели, князь, не будешь возражать, я оставлю до завтра у тебя своих казаков.

Лицо князя вмиг изменилось: из приветливого стало сухим, жёстким.

— Зачем? — тревожно прозвучал его голос.

— Князь, ты не подумай чего плохого. Мы крест с тобой целовали в нашей верности. А мы, казаки, веру бережём пуще жизни своей. Мне надо заехать к старому товарищу. Он — не князь, их так принять не может. Но человек он гордый, от меня ничего не возьмёт.

Лицо князя подобрело. Он прищурил глаза:

— А уж не в юбке ли твой товарищ?

Они оба рассмеялись.

— Есаула-то берёшь?

— Да.

Подвели коней. Гости взлетели на них и взмахнули плетьми.

Когда город остался позади, атаман придержал лошадь и подождал подъезжавшего Андрея.

— Есаул, — сказал Семён, — а почему ты не спрашиваешь, куда мы едем и почему вдвоём?

Ответ поразил Семёна.

— Куда попало ты, атаман, не поедешь. А раз мы вдвоём, так тебе надо.

Атаман ничего не ответил, только его лицо восхищённо загорелось.

Они поехали рядом. Через какое-то время атаман заговорил:

— Помнишь, я тебе говорил о своей тайне?

— Помню, — коротко ответил парень.

Голос прозвучал просто, без ноток любопытства. Это очень понравилось Семёну.

— Тогда слушай. Все мы приходим на Дон — кто от нищеты и разорения, кто от горя или безысходности. Был и я молод, твоих годов. Кровь горячая, силушка неуёмная, сердце... сердце верное. Встретил я девушку. Никогда не думал до этого, что так буду страдать. Но что скрасило мою беду, полюбила и она меня. Кажется, живи да радуйся. И отцы было сговорились. Всё шло к свадьбе. Ан нет Князь пожаловал. На полгодье приехал. Ну... к боярину и на двор. А там-то и повстречал его дочку. Князь-то недавно жену похоронил, собирался жениться. Да все, говорят, не по душе были. А тут как глянул, так как в капкан попал. Отцы-то в ноги князю упали: так, мол, и так, сговор уж есть. Князь как рассвирепел и заорал: «Всех в рабство за долги продам!» А в нашем крае два года засуха была, и вынуждены были у князя в долг брать. Так что его угроза серьёзной была. Куда отцам деваться, отступили.

Она первой узнала об этой вести. И передала через служанку, что будет ждать меня у заветного дуба. Не знаю, сохранился он или нет, но знатное было то дерево. Мы звали его боярином. Таких огромных я больше нигде не видел. А его могучие ветви издалека казались боярской шапкой. В жаркий день под ним всегда была прохлада. А осенней порой, когда листва золотила землю, шелестя под жёстким, холодным ветром, мы прятались от него в дупле. Как хорошо нам было сидеть вдвоём. Родители, решившие о свадьбе, не очень заботились о нашем отсутствии. И мы всё больше и больше проникались сознанием, что не можем жить друг без друга. Эта весть, сказанная её убитым от горя голосом, навсегда осталась в моей памяти.