Он закрыл глаза. Блиндаж под ним покачивался, будто тяжеловесный плот на волне. Несколько солдат вдалеке нестройно затянули песню на языке, в котором Брук с удивлением узнал искаженный диалект немецкого.

— Гулял бы ты, брат! — посоветовал голос над головой. — Не то проверка пойдет, схлопочешь по полной.

Он повернул голову. С вышки на него смотрел часовой, чье лицо в полумраке казалось бледным пятном.

Брук встал и отряхнул форму. Где-то тоскливо провыла неведомая ночная тварь, жалуясь на отсутствие покоя.

— Как там бабы? — спросил часовой, когда Брук осторожно сполз на землю. — Симпатичные есть?

— Все до одной, — невнятно ответил Брук. Он чувствовал себя несчастным и пьяным до безобразия.

Он поплелся куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше от людей и света. Незаметно для себя он обошел по периметру добрую половину лагеря и оказался у переоборудованного в гостиницу складского ангара, в котором разместили артисток. Откуда-то донесся женский смех.

Потом он услышал торопливые шаги и, повернувшись, увидел, как мелькнуло зеленое платье.

— Брук? Что ты здесь делаешь? — удивилась Вероника.

— А вы?

Она подошла поближе.

— Хорош кавалер, — с вызовом сказала она. — Бросил меня на съедение.

Он был здорово пьян и все еще помнил, как жестоко с ним обошлись.

— Мне показалось, у вас была хорошая компания, — язвительно заметил он.

Вероника покачала головой.

— Шел бы ты лучше спать. Если патруль застукает тебя здесь, тебе промоют желудок. Очень неприятная процедура.

Спиртное придало Бруку смелости.

— Можно вас проводить? — словно со стороны услышал он свой собственный наглый голос.

— Не говори глупостей. Я кадровый сержант, а ты рядовой. Нас могут увидеть.

Ее замешательство доставило ему мстительную радость.

— На танцах вам это не мешало.

— Танцы закончились. Иди спать.

Запах ее духов дурманил голову. Если бы Брук захотел, он мог бы запросто сделать пару шагов и обнять ее. И ему невыносимо захотелось сделать это. Он чувствовал себя таким одиноким. Но он понимал, что такое грубое поведение ни к чему хорошему не приведет. Ни такое и никакое иное. Он никогда не решится обнять ее, потому что — Брук знал это наверняка — Вероника расценит его намерения неправильно. Вполне возможно, что она влепит ему пощечину или вмиг превратится в стерву сержанта и отчитает, как зеленого щенка, а то и просто поднимет крик. На крик явится патруль или наряд военной полиции; ему же и без того хватало неприятностей.

— Я ведь знаю, почему вы меня пригласили, — сказал он. — Твид, верно? Все дело в его новой подружке.

Неожиданно она рассмеялась и, подойдя к Бруку, привстала на цыпочки и запечатлела у него на лбу братский поцелуй. Он непроизвольно подался навстречу, протянул руки и обнял ее за талию, и тут же, устыдившись своей дерзости, отпустил ее.

При виде его замешательства она снова засмеялась.

— Дурачок, — сказала она с улыбкой. — Я сама по себе. И никто мне не указ. Пойдем.

Вероника повернулась и зашагала по дорожке. Ее каблучки, плохо приспособленные для передвижения по насыпным дорожкам, то и дело проваливались во влажный гравий. Брук неуверенно двинулся за ней, сохраняя дистанцию в один шаг и мучительно размышляя, не поступил ли он как болван, не предложив даме руку.

Какое-то время они шли молча. Потом Вероника повернула голову и посмотрела на него через плечо.

— Ты расстроился, когда я ушла? — спросила она.

— С чего вы взяли? — Он посмотрел на нее, но в темноте не различил выражения ее лица. — Мы отлично провели время, потанцевали. Чего еще желать?.. А, еще мы выпили вместе. Все просто замечательно.

— Нам сюда, — сказала она, скрывая улыбку. На пересечении дорожек они свернули и пошли по направлению к восточной границе лагеря. Напротив темных и пустых душевых Вероника еще раз исподтишка посмотрела на Брука. Он шел в паре шагов от нее и, запрокинув голову, задумчиво глядел на звезды. Из-за того, что он не глядел под ноги, он споткнулся и едва не свалился в дренажную траншею.

— Ты здорово набрался, — заметила Вероника.

— Как свинья, — мрачно подтвердил он. — На самом деле я не пью ничего крепкого. На Диких землях достаточно напиться только один раз. Больше и не понадобится. — Он усмехнулся. — Горожане говорят, будто у нас мозги набекрень.

Вероника взяла его под руку.

— Когда я услышала историю с гранатой, то подумала — еще один чокнутый бродяга, которого вербовщики подобрали под мостом, — с улыбкой призналась она. — Наверное, та дамочка до смерти перепугалась. — И добавила: — По тебе не скажешь, что ты такой быстрый.

Ее близость придала Бруку уверенности, настроение его улучшилось, и он почувствовал, как много ему нужно сказать.

— Я часто видел вас издали, но не знал, как подойти, — выпалил он.

Она быстро повернула голову, посмотрела ему в глаза:

— Зачем?

— Не знаю. Вы красивая. Когда вы меня пригласили, я ушам своим не поверил. Сначала я решил, будто вы обознались.

Она прыснула в кулак.

— Нет, в самом деле, — оправдывался он. — Ничего другого мне и в голову не пришло. Вокруг было столько парней. Только потом, когда увидел, как вы смотрите на Твида…

— Послушай, хватит, — раздраженно сказала Вероника. Она вырвала руку и отстранилась. — Я уже сказала — никто мне не указ.

— Я так и понял, — ответил Брук, безуспешно попытавшись подпустить иронии в свой голос. Ударная доза выпивки делала свое дело, и ему становилось все труднее контролировать мысли и облекать их в слова: он как будто брел в темной пещере, ориентируясь на мутное пятно далекого выхода.

— Холодает, — сказала она.

Она снова взяла его под руку, и они отправились дальше.

— Вы здорово танцуете, — пробормотал он через некоторое время.

— Спасибо. Ты тоже.

— Это все моя тетка. Говорят, вы заведуете складом вооружений?

Вероника пристально посмотрела на него.

— Ты что-то зациклен на сплетнях. Что еще обо мне говорят?

— Просто я понимаю в оружии, — смутился Брук.

— Неужели? И насколько хорошо ты в нем понимаешь?

— Не слишком хорошо, — признался он. — Я обычный стрелок, не эксперт. Но кое в чем разбираюсь. Особенно в легких стволах. И немного в ножах.

— И какой же ствол тебе нравится больше всего?

— Карабин «Мера-300», — не задумываясь, ответил он.

— Почему?

— Я к нему привык. У отца был такой.