Ближе к вечеру, после проверки очередного холма и после очередного чая, Капанидзе объявил, что пора возвращаться, иначе к деревне мы выйдем уже затемно. Ключа мы, к сожалению, не нашли, но, может, найдем в другой раз.

– Завтра, например. Завтра…

Капанидзе пристально поглядел в небо.

– Завтра погода будет тоже хорошая.

Капанидзе отщипнул от ближайшей сосны кусок смолы, закинул в рот и принялся жевать, громко и аппетитно чавкая.

– Мы и так только к утру успеем, – заявил Пятахин. – Целый день плутали, теперь столько же расплутывать придется.

– Тут можно и покороче… проскочить. – Капанидзе указал чумазым пальцем. – Срезать. Пойдемте, что ли?

– Пойдем, – согласно сказал Жмуркин.

Пошли. Дорога оказалась действительно короткой. Целый день блуждали между холмами, и мне, как и Пятахину, представлялось, что мы удалились от дома километров, наверное, на двадцать. Но все оказалось совсем не так. Мы вскарабкались на очередной холм, ввалились в малинник, густой настолько, что даже неба видно не было, процарапались сквозь него и снова оказались в очередной сосновой роще.

– Тут версты две до дому, – махнул рукой Капанидзе. – Не больше. Как раз к ужину поспеем.

Капанидзе понюхал воздух, улыбнулся и облизался.

– Сегодня картошка будет. С луком. Давайте скорее.

Мы все дружно понюхали воздух, но лично я ничего, кроме цветов и малины, не учуял, но мысль о жареной картошке сама по себе оказалась стимулирующей, в животах заурчало у многих, включая Жохову.

Километра через полтора лес сделался гораздо менее проходимым, стало больше невысокого шиповника, пробираться через который было довольно трудно.

– Чую! – сказал Пятахин и остановился. – Чую же!

Он втянул воздух.

– Жориво, – сказал Пятахин с умилением. – Лук жареный. Картошка! Снежанка жарит картошку! Точно!

Снежана, кстати, с нами не ходила, она оставалась по кухне дежурить и стряпать, и теперь, кажется, действительно готовила ужин – запах жаренной в масле картошки почувствовал и я.

– Картошка, наверное, в этот раз зеленая, – заметила Жохова.

– Хоть оранжевая, – сказал Пятахин. – Не хочешь – отдавай мне. И вообще, я побежал…

– Ты куда? – попытался вмешаться Листвянко.

Пятахин скинул рюкзак, сунул его Герасимову.

– Я тебе забью местечко, – пообещал Пятахин и рванул на запах. – А за Снежанкой присмотрю, ты, Вадик, не беспокойся.

Листвянко шагнул было к Пятахину, но тот уже нырнул в шиповник.

– Это он зря, – сказал Капанидзе. – Тут лучше не бегать, тут лучше пешком.

Послышался крик и тут же булькающий звук.

Жохова демонически расхохоталась.

Пятахин возопил опять.

– Власик снова вляпался, – сказала Жохова. – Так ему и надо, дурилке.

Пятахин заверещал и забулькал, наверное, в болото попал.

– Там колодец, – флегматично зевнул Капанидзе. – Он в колодец бухнулся.

Спешить особо не стали. Почему-то все подумали, что с Пятахиным ничего не приключится. Но на всякий случай двинулись посмотреть, а вдруг болото на самом деле?

Метров через двадцать наткнулись.

– А это?.. – спросил Жмуркин. – Интересно… Что за дыра?

Бочаг был странной круглой формы, с ровными, поросшими травой и шиповником обрывистыми берегами, с черной водой, с желтыми кувшинками, между которыми болтался и Пятахин.

– Живой? – с надеждой спросил Жмуркин.

– Ага, – отозвался Пятахин. – Бегу – и вдруг бах, провалился… Вода теплая, вонючая. Жохова, прыгай ко мне!

– Живой, – сказал Жмуркин с разочарованием. – Вылезай, Пятахин, мы тебя ждать тут не будем, нам есть охота.

– Сейчас, высморкаюсь только.

Пятахин высморкался и стал вылезать. Он пробовал ухватиться за кусты, но кусты-то были шиповниковыми, и мы с удовольствием отметили, что Пятахин ободрался и ухнул обратно в воду, черную и липкую по виду, погрузился с головой, тут же всплыл и попробовал еще раз вылезти.

В этот раз Пятахин схватился за боярышник.

Боярышник обломился.

– А давайте его оставим, – предложил Листвянко громко.

– Зачем? – не понял Гаджиев.

– Просто, – пожал плечами Листвянко. – Для прикола. Пусть тут до утра побарахтается.

– Правильно! – согласилась Жохова. – Ему полезно будет!

– Я плаваю плохо, – сообщил Пятахин.

– Такие, как ты, не тонут, – отмахнулся Листвянко.

– Его судорога может свести, – заметил Гаджиев. – А если вода теплая, то приступ сердечный.

– В таких местах лучше не оставаться. – Герасимов кивнул на воду. – У нас недалеко от батора есть такой, яйцами тухлыми воняет. И вода тоже черная. Туда однажды собака ночью свалилась, утром пришли посмотреть, а она уже сварилась.

Заговорил. Герасимов заговорил. Четыре предложения, душераздирающая быль про собаку. Вот это да.

Пятахин попробовал выбраться еще раз. И снова не получилось, в этот раз оборвалась земля и хорошенько Пятахина присыпала.

– Давайте проголосуем, – предложил Листвянко. – Сидеть ему тут…

– Это Полелюев колодец, – перебил Капанидзе. – Он бездонный.

Капанидзе устроился между кустами шиповника, обирал едва успевшие завязаться ягоды, жевал. Заворота кишок он явно не боялся.

– Я не хочу в бездонном всю ночь сидеть! – почти крикнул Пятахин. – Доставайте!

Пятахин принялся барахтаться активнее, пытался дрыгать ногами.

– Говорят, в таких местах водяные как раз и водятся, – продолжал Герасимов.

– Почему мы его не достаем? – поинтересовалась Александра.

– Решаем, – ответил я. – Общественность думает, что ему лучше тут ночку посидеть. Правда, он может немного свариться.

– Свариться?

– Не до смерти, – заверил я. – Чуть-чуть. В воспитательных целях.

Болен задумчиво смотрел в воду.

– Меня вниз тянет! – провизжал тем временем Пятахин. – Тянет!

Делать было нечего, стали доставать. Это оказалось нелегко. Веревки у нас с собой не случилось, руки не доставали, поскольку берега колодца были высоки. Жмуркин пребывал в растерянности, поглядывал на меня и, наверное, вспоминал Генку, вот он вытащил бы этого отсталого в два счета.

Выручил Капанидзе. Он выбрал росшую неподалеку молодую сосну, и мы, дружно на ней повиснув, опустили верхушку в воду. Пятахин вцепился в нее всеми конечностями. Капанидзе свистнул, и сосну мы отпустили.