Сикорски промолчал. Вступилась Сью:

— Доктор Элиссон справедливо полагает, что при отсутствии поддержки картина схожа с лучевым поражением. В операции на половой сфере нет необходимости. Девочка, по сути дела, мутант, и детей не сможет иметь в любом случае. Может быть, подождем?

— Чего вы подождете? Дождетесь, что она надумает завести дружка?

— Она не так воспитана, чтобы кидаться на парней.

— Но она не гермафродит. Если вы не намерены держать ее в клетке, то рано или поздно она залетит.

— За пределами Крепости ее всюду сопровождает мать, а контакты с персоналом абсолютно исключены.

— Относительно медиков я не сомневаюсь, но у вас свободно разгуливают половозрелые пациенты-мужчины.

— Дженна контактирует только с двумя, из подразделения мистера Винченто. Оба психически нездоровы, но к сексу равнодушны. Кроме того, Хэнк, здесь им негде уединиться, территория под контролем…

— Вернемся к вопросу через пару месяцев, — припечатал незнакомый мужчина, — когда пройдут последствия операции. Я лишь хочу вам напомнить, что пока не найден оптимальный режим модуляторов, даже незначительная опасность беременности может свести насмарку всю работу…

— Зигфрид сейчас обкатывает новую формулу, — Сикорски откашлялся. — Через пару месяцев мы будем готовы опробовать шимпанзе.

— Пэн, обезьяны не успевают размножаться, с такой скоростью вы их отстреливаете! Шучу, шучу…

Они пошли по коридору и говорили еще долго, но я их уже не слышала. Пришла сестра, на пульте она заметила по приборам, что я проснулась, стала менять банки в капельницах. Я запомнила одно — детей не будет.

У меня не будет детей. Как приговор, как взмах заточенной секирой.

Странное дело. До того дня я особо о детях и не задумывалась, тут бы самой в живых остаться, когда вдруг темнеет в глазах, и валишься людям под ноги. Но теперь я задумалась, и чем дольше я анализировала, тем обиднее мне становилось. Я ведь читала, что в мире множество здоровых с виду женщин не способны рожать. Но в том-то и дело, что они здоровы, у них имеется куча других радостей. Питер, только ты не подумай, что я тебя использовала, я люблю тебя, ты такой замечательный!

Не буду скрывать, я немножко перепугалась, когда тебя увидела. Не потому, что ты внешне страшный, совсем нет, а просто я не знала, о чем говорить с человеком, который… Который в таком состоянии. Я сначала просто жалела тебя, жалела, что тебя оставили в роддоме. Я тебя жалела до той поры, пока ты не решил мой кроссворд. Помнишь, я принесла тебе один, затем другой, затем всю пачку? Я читала вопросы, а ты сразу отвечал, и ошибся только один раз, ты не угадал какой-то приток Ганга. Господи, я про Ганг-то впервые в жизни услышала! И тогда я стала смотреть на тебя другими глазами. А потом ты решал по телевизору шахматные задачи, и Сью сказала, что Каспаров против тебя мальчишка, и санитар Дэвид подтвердил, он тогда еще был жив. Я, к стыду своему, не знаю, кто такой Каспаров. А ты улыбнулся и сказал, совсем как взрослый, что девушке совсем необязательно быть ходячим словарем.

На кого-нибудь другого я бы обиделась, это точно. Ведь это дискриминация по половому признаку, Питер! Но на тебя я обидеться не смогла. Тем более, все знали, откуда ты приехал, там у женщин гораздо меньше прав, чем у мужчин. А потом они показывали тебе уравнения, на шестнадцати листах, и ты повторял по памяти. Мама мне рассказала. И про призы в лотереях, денежные переводы за интеллектуальные игры, и про то, как ты выиграл конкурс составителей обучающих программ для детей-инвалидов…

Меня долгое время удивляло одно. Как же ты не обижаешься, что при всех талантах остаешься инкогнито для внешнего мира? Я теребила тебя бесконечно, а ты только усмехался. Ведь с тобой неоднократно хотели встретиться устроители шоу и те парни, из корпорации, для которых ты написал сразу три программы. Они перевели деньги и хотели пригласить тебя в постоянный штат, а вместо тебя поехали Сикорски и младшая сестра Сью. Я тогда только узнала, что эта тетка из административного корпуса считается твоей новой матерью. Они поехали и привезли тебе кучу подарков.

Я знаю Пэна много лет и сразу заметила, что он недоволен. То есть он свое недовольство умело скрывал. Он раздражался, потому что допустил промах и позволил тебе водить дружбу в Сети и участвовать в соревнованиях. Он никак не ожидал такой популярности, но остановить тебя уже не мог, потому что иначе прервались бы ваши научные эксперименты. Вот и приходилось всячески оберегать тебя от контактов.

Чтобы ты выполнял заказы Крепости.

Помнишь, Питер, как ты верил, что участвуешь в программах психологической поддержки?

Тогда я сказала себе — вот тот парень, что мог бы стать отцом моих детей. Наших детей.

Я даже размечталась, что смогу тебя после совершеннолетия забрать из Крепости, и к тому времени изобретут какие-нибудь новые протезы, и мы сможем купить дом в Джексонвилле, по крайней мере, там я хоть кого-то знаю… Знала когда-то. Я ведь так немного успела повидать, даже по сравнению с тобой. Я люблю тебя, Питер.

А потом мы полетели с мамой на курорт, к океану. Целый месяц! Господи, какая я была счастливая, я почти забыла о своем уродстве. Правда, мне никогда уже не суждено носить открытые купальники, и нельзя загорать, и ходить без солнцезащитных очков. А еще мне нельзя переохлаждаться, и глотать соленую воду, и ударяться, и еще много чего не положено… Они же никогда толком не представляли, что мне может навредить. Но все равно, несмотря на запреты, я чувствовала себя настоящей голливудской звездой: никаких душных палат, запертых дверей, и столько улыбающихся лиц вокруг! Когда вернулись, меня проверили. И сразу начали готовить к новой операции, все пошло по старому. Мамочка пришла ко мне и делала вид, что все в порядке. Это ерунда, это в последний раз, повторяла она, но я понимала, что она лжет, и мне это было больнее всего. Лучше бы они резали меня без наркоза.

— Что у меня опять выросло? — спросила я. Она сделала вид, что не поняла вопроса, но вся побелела.

— Мама, что у меня опять выросло лишнее? Еще одна почка, или желудок?

— Откуда ты знаешь? — Она растерялась, но быстро взяла себя в руки.

Мама у меня — настоящий профессионал, ее не так-то просто смутить. И у нее, в отличие от меня, никогда не дрожат руки. Может немножко дергаться глаз, или появляются капельки пота над верхней губой, но руки не дрожат. Сикорски, когда не в себе, он прячет руки в карманах, чтобы никто не видел, как он трет пальцы, словно сдирает старую ороговевшую кожу. Мамочка держит руки на коленях, ногти у нее всегда ровные, коротко подстриженные, а кожа на ладонях почти белая от специальных составов.

Я старалась не глядеть на ее руки, чтобы не представлять, как она выглядит в шапочке и маске. Мама не участвует, когда оперируют меня, наверное, так положено по врачебной этике. А может быть, она боится, что случайно дернет рукой…

Я представляю, как мамочка поднимает ладони, и ей надевают тонкие перчатки, а затем вспыхивает лампа, что не дает тени, и для того, кто привязан к столу, остаются только висящие в белизне глаза. Внимательные и холодные, как глаза боа, загнавшего в трясину дрожащего детеныша тапира. Змея неторопливо кружит возле увязшего в тине зверька, слушает заполошную трескотню маленького сердечка. Она не торопится, она получает удовольствие от охоты…