Двадцатого ноября запустили паровой котел. Усталые, с мозолями на руках, измотанные тяжким трудом, исхудалые, они стояли рядышком и смотрели, как стрелка манометра ползет вверх и наконец доходит до красной линии на самом верху.

– Ну вот, по крайней мере, теперь у нас есть мощности, – проворчал Дафф и кулаком ткнул Шона в плечо. – Ну что стоишь, пришел на воскресный пикник, что ли? Шевелись, парень, у нас работы невпроворот.

Второго декабря они в первый раз дали дробилке вкусить камня и смотрели, как измельченная скала плывет на столы для образования амальгамы. Шон радостно обхватил Даффа руками за шею, словно хотел провести захват Нельсона, но Дафф двинул его в живот и натянул ему шляпу на глаза. За ужином они выпили по стакану бренди, немного посмеялись, и на этом все. Праздновать больше не было сил. С этой минуты им по очереди следовало постоянно обслуживать это железное чудовище. Дафф взял на себя первую ночную смену, и когда Шон наутро явился сменять его, то увидел, что его компаньон едва стоит на ногах и глаза ввалились в почерневшие глазницы.

– По моим прикидкам, мы пропустили через нее десять тонн камня. Самое время очистить столы и посмотреть, сколько золота получилось.

– Шел бы ты лучше спать, – проворчал Шон, но Дафф не послушался:

– Мбежане, веди сюда парочку своих дикарей, надо поменять столы.

– Послушай, Дафф, не горит ведь, часом раньше, часом позже… Иди лучше спать.

– Хватит трындеть – хуже, чем жена, честное слово.

Шон пожал плечами:

– Ладно, будь по-твоему; только покажи, как это делается.

Они переключили поток измельченной руды на второй, заранее подготовленный стол. Дафф, орудуя широкой лопаткой, соскреб ртуть с медной поверхности первого стола в шар размером с кокосовый орех.

– Ртуть вбирает в себя крохотные частички золота, – работая, объяснял он Шону, – а крупинки камня – нет, они уходят в отвал. Конечно, не все золото, часть его попадает в отходы.

– А как потом достать золото из ртути?

– Помещаешь все в реторту, выпариваешь ртуть, а золото остается.

– Тут же нужна чертова прорва ртути, где ее наберешься?

– Да нет, пары конденсируются, собираешь и снова используешь. Пошли, покажу.

Дафф отнес шар амальгамы в сарай, поместил в реторту и зажег паяльную лампу. Шар растаял и начал кипеть. Они молча наблюдали, как понижался в реторте уровень ртути.

– Ну и где золото? – не выдержал Шон.

– Да заткнись ты! – огрызнулся Дафф, но тут же извинился за грубость: – Прости, дружок, я сегодня немножко не в форме.

Остатки ртути испарились, и вот оно, желтое, сверкающее пятнышко расплавленного металла. Капелька размером с горошину. Дафф погасил паяльную лампу, и какое-то время оба не говорили ни слова.

– И это все? – спросил наконец Шон.

– Да, друг мой, это все, – устало согласился Дафф. – Что бы ты хотел из него сделать? Пломбу на зуб, например?

Он повернулся к двери. Во всей его сгорбленной фигуре чувствовалось изнеможение.

– Теперь твоя очередь… Дробилка должна работать, иначе мы с песнями пойдем ко дну.

Рождественский ужин прошел невесело. Праздник отмечали в гостинице Кэнди. Оба пользовались там кредитом. Даффу она подарила золотое кольцо с печаткой, а Шону – коробку сигар. Шон еще ни разу не курил, но теперь, вдыхая в легкие ядовитый дым, ощущал даже некоторое мазохистское удовольствие. Столовая гудела от мужских голосов, весело звенели ножи с вилками, в воздухе стоял густой запах еды и табачного дыма, и только в одном уголке было тихо: там, словно выброшенные на необитаемый остров, сидели Шон, Дафф и Кэнди.

Шон поднял бокал.

– С Рождеством! – проговорил он замогильным голосом, глядя на Даффа.

– И тебя тоже, – отозвался Дафф, оскалившись, как мертвец.

Они выпили. Потом Дафф встрепенулся, явно желая говорить:

– Послушай, скажи еще раз, сколько у нас осталось? Мне так нравится, как ты это говоришь, у тебя прекрасный голос, ты бы мог играть Шекспира.

– Три фунта шестнадцать шиллингов.

– Вот-вот, именно, именно, три фунта и шестнадцать шиллингов… а теперь, чтобы я совсем ощутил праздничное настроение в Рождество, скажи, сколько мы должны?

– Давай лучше еще выпьем, – попытался сменить тему Шон.

– А что, давай, спасибо.

– Послушайте вы, оба! Может, хоть сегодня забудем об этом? – взмолилась Кэнди. – Я думала, посидим, отпразднуем, все будет хорошо, будет такой приятный вечер… смотрите, а вот и Франсуа! Эй, Франсуа, мы здесь!

Щегольски разодетый Франсуа пробился к их столику:

– С Рождеством вас, ребята! Давайте я вас угощу!

– Как это хорошо, что ты с нами, – сказала Кэнди, целуя его. – Как дела? Хорошо выглядишь.

Франсуа сразу как-то вдруг посерьезнел:

– Странно, что ты это говоришь, Кэнди. Если честно, меня кое-что беспокоит.

Он опустился на свободный стул и похлопал себя по груди:

– Сердце что-то стало пошаливать… Между прочим, я давно ждал, что это случится. И вот вдруг вчера, я как раз был в дробильне, вот так просто стою себе, ну, понимаете… И – на́ тебе! Будто клещами сжало. Я вздохнуть не мог… в общем, плохо дело. Я, естественно, помчался в палатку, посмотрел у себя в книжке. Страница восемьдесят три. Под заголовком «Заболевания сердца».

Он грустно покачал головой:

– Очень это меня беспокоит. Вы же знаете, я и раньше здоровьем не отличался, а вот теперь еще это.

– Господи, – запричитала Кэнди, – не могу это больше слушать… и ты туда же…

– Простите, друзья, я сказал что-то не так?

– Нет-нет, спасибо тебе, поддержал за нашим столом праздничное настроение. – Она указала на Шона с Даффом. – Ты только посмотри на эти счастливые лица… Прошу прощения, мне надо приглядеть на кухне.

Она ушла.

– В чем дело, старик, а? Слышишь, Дафф?

Дафф снова продемонстрировал всем, как скалится мертвец, и повернулся к Шону:

– Этот человек хочет знать, в чем дело… так скажи ему.

– Три фунта шестнадцать шиллингов, – сказал Шон.

Франсуа явно был озадачен.

– Не понимаю, – признался он.

– Он хочет сказать, что мы на мели… совсем на мели.

– Gott, мне очень жаль это слышать, Дафф. Я думал, у вас все идет хорошо. Я же слышал, дробилка у вас весь месяц работала без остановки, и был уверен, что вы уже богачи.

– Работала, тут ты прав, и мы набрали столько золота, что можно блоху подковать.