ноги, что, ступая, она не чувствовала земли. Старый дикарь повел ее неизведанными тропами. Они миновали громадное каменное изваяние старого ханчийского божества, рассеченное в груди и заброшенное. Она бы наверняка его вспомнила, если б проходила здесь прежде, и все-таки через несколько ярдов проводник оказался у двери хижины и поманил ее внутрь.

Потрескивала и шипела маленькая печурка – шумно ликовал огонь. Сэммиш присела рядом. Саднили заледеневшие щеки. Саднили уши. Когда начали возвращаться первые проблески чувств, она разревелась – не от горестей и расстройств, а от ужасного осознания, как близко к обморожению подошла. Старый дикарь плотно закрыл дверь.

– Оставайся сколько надо, пока не согреешься, – проговорил он. – Потом уходи. Сегодня у меня дела не для твоих зенок.

– Нет отбоя от гостей? – пошутила Сэммиш, но Горо не засмеялся.

– Меня находят, когда я нужен. Иногда я жду людей. Иногда нет. Ты же… тебя углядеть непросто. Откуда это взялось?

– Я не знаю, о чем ты.

Дикарь сел на стул и стянул сандалии. Ноги у него были бледнее льда.

– Ну и не заморачивайся, – сказал он. – Давай лучше вот о чем. Почему, ради всех богов, ты надумала, будто я помогу тебе найти Саффу, раз здесь ее больше нет?

– Потому что тогда я помогу ей, – сказала Сэммиш, добавив: – Если сумею.

– Ты говорила об этом, но при чем тут я?

– Она твой друг, – сказала Сэммиш, но внутри назревало смятение. – Ты ее приютил. Старался ее защитить.

Горо пожал плечами.

– Что мною сделано, то сделано. Это не говорит о том, как я буду действовать дальше. Саффа заплатила за все. Может, не денежно – но здесь ей ничего не обошлось забесплатно.

У Сэммиш стиснуло живот. Она резко поняла, кто она – одинокая девочка в доме у звероватого мужика. Горо, должно быть, прочитал это по ее глазам. И зашелся лающим хохотом.

– Нет, – сказал он, – такой обмен не по мне. Давай другой. Тебе нужна моя помощь, а я хочу кой-чего в ответ. Может, отдашь мне сон. Или воспоминание. О лучшем дне в твоей жизни, если согласна. Или о худшем.

– Ты это серьезно?

Горо пожал плечами. Сэммиш вспомнила морок сырого мяса, когда он кусал черствый хлеб в прошлый раз. Волшебство больше нравилось ей в виде надувательств гадалок и пустой набожности священников.

– Одно воспоминание – это совсем немного, – уговаривал он. – Ты и так каждый день забываешь разные вещи. А когда забываешь их, то забываешь и о том, что их забыла. Как все люди. Скормишь чуточек мне и даже не заметишь пропажи.

Сэммиш придвинулась поближе. Ноги начинало ломить – гораздо лучше, чем не чувствовать ничего.

– Я принесу тебе хлеб на неделю. Не самый свежий, но ты будешь сыт.

Улыбка дикаря показалась одновременно плотоядной и неожиданно ласковой.

– С тобою нелегко торговаться. Но я приму сделку, если разрешишь задать вопрос. Есть его я не буду.

– Ты не будешь есть свой вопрос?

– Обещаю. Но ты, только не обижайся, уличная долгогорская крыса. Я знался с такими со времен молодости, а я старше, чем думаешь. Люди вроде тебя живут на самом краешке выживания. Три мелких неприятности подряд, и заключенные поволокут на телеге твой замерзший труп вместе с конским навозом. Так зачем тебе во все это ввязываться?

Сэммиш приоткрыла рот, еще не понимая, что собирается отвечать. Если собирается в принципе. Казалось бы, она-то должна знать ответ. И думала, что знает, но вот кому-то – не важно кому – достало желания спросить, и для ответа не нашлось слов. Лишь ясно, что из него не выкинуть Андомаку, Дарро и Алис. И еще несуществующую квартирку, которую она столько раз себе представляла, что могла мысленнно обойти все ее уголки.

– Хочется, – сказала она. – Разобрала охота – за тем и ввязываюсь.

– Лучший повод за сегодняшний день, – отозвался Горо. Его босые ступни понемногу приобретали цвет, и он с дюжину раз посгибал-поразмял пальцы прежде, чем опять надел свою обувь. – Ладно. Помогу. Но из этой хижины, а тем более с Ильника, ты меня не вытащишь. Здесь мой дом, и мне он по душе. Кстати, где она, я не знаю.

– Так как же ты мне поможешь?

– Почему Саффа пришла сюда?

– В город?

– На Ильник.

Может, Сэммиш просто не выспалась, но вопрос показался ей глупым.

– Потому что Дарро чуть ее не убил.

– Одно предшествовало другому, да. Но неясно, есть ли тут связь или нет. С чего ты взяла, что ее привело сюда некрасивое поведение твоего Дарро?

– Если тебя хотят убить, ты уходишь туда, где тебя не достанут.

– В целом разумно. Как твоя подруга заныкалась к Тетке Шипихе, когда синему плащу захотелось снести ей башку. Но у Тетки Шипихи есть железные двери и громилы на входе. У меня нет. Я что, не пускал тебя или, может, обыскивал?

– Главное, лишь бы не нашли, – сказала Сэммиш. – Кто сунется в Ильник?

– Тут глухомань, – согласился Горо. – Хрен ты кого здесь найдешь, потому что и искать тут некого. Нормальной дорогой сюда не попасть. А попал – все одно оставаться тут незачем. Вот и смекай.

Сюда попробуй еще доберись. А доберешься, смысла нет оставаться.

– Что смекать?

– Теперь ты знаешь ход ее мыслей. Рад был помочь. Короче, отогревай ручонки и мотай отсюда на хрен. Говорю же, у меня дела. И не вздумай возомнить, что отвертишься от моего хлеба. У нас уговор.

И Сэммиш на самом деле принесла ему хлеб. С учетом сказанного и пониманием того, как обстояло с Оррелом, ей потребовался не один день, чтобы сообразить, где скрывается женщина с Медного Берега.

По ту сторону каната улицы источали вонь. По этим кварталам неделями не проезжала арестантская телега, и мусор с дерьмом валялись прямо на дорожных булыжниках. Летом зловоние было бы невыносимым. В разгар зимы тушки собак, котяхи, мешки, пустые после того, как из них полностью выскребли еду и воду, покрывала корка инея. Поскольку никто не покидал карантин, невезучие местные приспосабливались жить на крупе и воде – пожертвованиях Храма, которые скидывали солдаты, и передачках, которыми делились друзья и родственники. Тем, кого невзлюбили соседи и кому доброхоты не подтаскивали пропитание, чума стала вторым грозящим гибелью бедствием.

Сэммиш свернула за угол. Резкий чистый луч солнца падал промеж зданий на небольшой пятачок, где стоял пересохший колодец – его трубы перекрыл город. Окна кругом были забраны ставнями, но Сэммиш чуяла прячущихся за ними людей. На нее уставилась не одна пара глаз. Если Сэммиш пришла сюда по ошибке, то