Возчик съежился, сейчас даже большое жалованье показалось не таким уж, а отец Гардиус, явно по-христиански жалея их, подсказал мне просительно:

— Ваше высочество… если поезд вдруг остановится, эти триста здоровенных рыцарей так подтолкнут, что платформы до самого Тоннеля покатятся, подталкивая коней.

Я огрызнулся:

— Думаете, умный? Проблему решили?.. А как, если повезут три платформы руды и одного человека?

Он посмотрел на меня, раскрыв рот, жутко покраснел и сказал виновато:

— Простите… Я решаю проблемку, что перед носом, а вы сразу все разом… Простите, мой разум не поспевает за таким охватом!

— Ладно-ладно, — сказал я милостиво, — бить пока не буду. А возражать не бойтесь, святой отец, я мудр и даже мудер, но где-то когда-то в каком-то редком случае могу и допустить некоторую не совсем точность в момент парада планет или на исходе галактического года, когда голова так устает, так устает от мудрых мыслей о свободе, равенстве и гуманизме…

— Ваше высочество?

Я отмахнулся.

— И тогда в самом деле можете помочь. А в остальное время буду с удовольствием тыкать мордой в ваши и свои какашки, стучать ею в стены, говорить, какой вы дурак, а я умный… ну, вы же, как священник, лучше других понимаете наши людские слабости! Все любят повыпендриваться. А так я ближе к простому народу, каким и должен быть настоящий правитель.

Второй священник закончил читать молитву, освящающую все три платформы и коней, заодно и крестоносцев, посмотрел с вопросом в глазах на отца Гардиуса.

Тот отошел от моих умностей, приблизился важно, медленно и размашисто перекрестил всех.

— Иоанн Златоуст изрек, — сказал он, — разве ты не знаешь, что настоящая жизнь есть путешествие? Разве ты — гражданин? Ты — путник. Не говорите: у меня такой-то город, а у меня такой-то. Ни у кого нет города; город — на небесах, а настоящее есть путь. И мы путешествуем каждый день, пока движется природа.

Второй священник сказал негромко, но страстно:

— Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека. Кто ищет зла, к тому оно и приходит. Вы призваны Господом, чтобы пронести Его волю везде, где ступит ваша нога! Аминь.

Палант покосился в мою сторону и сказал громко:

— Спасибо, святые отцы. Мы ступим везде, куда поведет наш паладин Ричард Завоеватель. И везде пронесем Слово Божье. Аминь!

Начальник станции уловил мой требовательный взмах, развернулся к работникам с ломами в руках и прокричал:

— Взяли!.. Дружно!.. Разом!

Там согнулись, вставив длинные стальные штыри под колеса, уперлись, я видел, как вздулись мышцы на спинах и плечах, на миг кольнула острая тревога: справятся ли, груз ого-го, но, с другой стороны, я же велел все испытать раньше, а эти платформы нагружали камнями и точно так же сдвигали, а потом нахлестывали коней…

Задняя платформа сдвинулась, ударилась в среднюю, а та сошла с места и слегка толкнула переднюю, на которой размещен цвет отправляемого в северные королевства рыцарства.

Машинисты уловили этот момент, дико заорали оба:

— Пошли!..

— Вперед!..

— Быстрее!

— Не спа-а-ать!..

Лошади наклонили головы, упираясь копытами в шпалы. Был момент, когда я ждал, что вот-вот откажутся, это случилось бы, стой платформы на месте, но их сдвинули, и кони с усилием тащили дальше, медленно набирая скорость.

Я крикнул предостерегающе:

— Не гнать, не гнать!..

Один из машинистов оглянулся, глаза блестят от возбуждения.

— Ваше высочество, у нас все, как вы и велели, рассчитано!

— Но чтоб никаких выдумок, — предупредил я. — Строго по расписанию!

Конечно, никакого расписания нет, просто нельзя коней гнать галопом, иначе платформы могут догнать, когда те устанут, а тогда страшно представить, что случится.

Платформы, однако, все набирают скорость, брабанты тянут, почти не прилагая усилий, я оглянулся на Зайчика, трусит далеко позади, на ходу срывая молодые ветки кустов, а Бобик придумал новую забаву: на ходу запрыгивает на платформу, пугая рыцарей, снова соскакивает, а затем, отпустив ее подальше, разгоняется и снова могучим прыжком оказывается у кого-то на плечах или на голове.

По обе стороны придорожные кусты мелькают все быстрее. Палант подошел ко мне возбужденный и трепещущий от новизны ощущений.

— Ваше высочество, — сказал он прерывающимся голосом. — Я никогда не думал, что шестерка коней может тащить такой груз!..

— По рельсам можно и больше, — ответил я.

— Неужели так до самого Тоннеля? — спросил он наивно. — Никакие кони столько не пробегут!

— Так то кони, — сказал я. — Когда закончат мастерить паровоз, тот сможет безостановочно бежать сутками.

Он испуганно перекрестился.

— Боже правый!

— Все в руке Господа, — согласился я и перекрестился.

Он повторил крестное знамение, спросил жадно:

— Но сейчас тащат кони!

— Вдоль дороги станции, — объяснил я. — Там будут менять на свежих коней. Там же разъезды.

Он спросил с любопытством:

— А это что?

— Встречным тоже надо ехать сюда, — пояснил я, — не дожидаясь, пока прибудем!.. Для них будет вот такая боковая веточка. Были бы мы побогаче и посильнее, сразу бы выстроили две колеи! Хотя, может быть, когда-то это время придет.

Рядом с возчиком, управляющим шестеркой лошадиных сил, стоит, держась за поручень, отец Гардиус и красиво смотрит вдаль, гордо и непреклонно.

Из других монастырей мало кто вообще решается подойти к железной дороге, но цистерианцы готовы были драться за право проехать первыми, потому первым машинистом я назначил отца Гардиуса, а его помощником — любого священника по его выбору.

Еще едет аббат Тибериус, как же без него, настоящий ученый-практик, он не хуже меня видит, что развитие тормозит в первую очередь неготовый «самовар», то есть котел на колесах, что и потащит всю эту махину.

Рыцари развеселились и вовсю орали песни, время от времени посылали оруженосцев проверить, как там их кони. Оруженосцы перебирались на ходу по перекинутым мосткам, а когда возвращались и докладывали, что кони совсем не волнуются, встречали взрывами восторга.

Вообще-то кошмарное зрелище, на железнодорожных платформах расположились закованные в стальные доспехи рыцари, ветер треплет белые плащи с большими красными крестами, пятьдесят дюжих глоток дружно ревут боевую песнь во славу Господа.

Я не то чтобы забыл насчет стен и крыши над всеми платформами, просто первый рейс пока, ладно уж, пройдет так. Все равно бы двигались к Тоннелю верхом, другие пешими, тех и других палило бы солнце, продувало ветром, а в дождь прятались бы под собственными плащами.