— Сэр Жерар…

— Ваше высочество!

— Сэр Жерар, — провозгласил я, — начинаем процесс ускорения и перестройки. А также гласности!

Он обеспокоенно:

— А гласность… это куда?

Я сказал раздраженно:

— Откуда я знаю? Не будьте мелочны, сэр Жерар! Вы рыцарь или демократ?.. Или хуже того… нет, хуже я уже не знаю. Разе что либеральная ценность? В общем, мы модернизировали армию, основу культуры и просвещенного гуманизма, это называется ускорением. Видимо. Или перестройкой… Хотя какая разница? Слова есть слова, но у нас, кроме слов, теперь есть и пятидесятитысячная армия! Потому наши слова приобретают не просто добавочный вес, а ваше… за нас могут и будут говорить мечи!

Придворные, подавая мне одежду, бледно улыбаются, но кое-кто гордо расправил плечи, посмеивается, подкручивает усы и смотрит соколом, а то и вовсе грифом.

— Ага, — проговорил он тревожно, — значит, уже?

— Да, — сказал я. — По моим расчетам, наши армии сейчас уже двигаются вдоль железной дороги в сторону Тоннеля.

— Хотите возглавить?

Я поморщился.

— Что значит, хочу? Есть такое понятие, может, слышали, долг! Потому возглавлю и поеду впереди, милостивый и красивый, срывая аплодисменты и наступая копытами на чепчики.

Он почему-то скосил глаза и посмотрел на мои ноги.

Я прошел через залы, отвечая на приветствия, как и положено такому гиганту, с нужной долей снисходительности, вышел вслед за Бобиком в яркий свет жаркого солнечного дня, во дворе тоже поклоны со всех сторон, уже привык.

В левом корпусе дворца, что несколько в сторонке, располагаются всякого рода канцелярии и службы, в то время как мои алхимики трудятся в удаленном правом крыле, куда тоже доступ посторонним запрещен.

Я пошел в левый, в первой же комнате увидел отца Дитриха, настойчиво что-то внушает двум священникам, они складывают руки ковшиком у груди и кланяются. Я отметил про себя, что после возвращения из Ватикана ни разу не видел великого инквизитора не то что у костра, но даже за молитвой и прочими отправлениями культа. Сейчас он больше похож на администратора, в чьем ведении хозяйство разрастается угрожающе быстро.

Он взглянул настороженно, я замахал руками.

— Святой отец, я не потащу вас на Север! Справимся, только парочку священников все-таки дайте от себя лично.

— Зачем?

— У вас, — объяснил я, — теперь авторитет еще выше, любая дурь от вашего имени пройдет и даже прокатит!

— Ну-ну, — сказал он суховато, не принимая веселого тона, — и для какой дури они понадобились?

— Надо освятить железную дорогу, — сообщил я. — Победоносная армия движется на Север укреплять веру Христа, растоптанную полчищами Карла!.. Правда, на платформы я сумею поместить только цвет крестоносного рыцарства, а также их коней, все остальные потопают на задних ногах, но это только начало! И нужно, чтобы оно было успешным. Народ у нас дик, но если церковь скажет, что железная дорога — это такая же полезность, как водяная или воздушная мельница… вопросов не возникнет и в будущем! Все, что служит церкви, угодно Господу и даже полезно людям!

Он покачал головой.

— Ты умеешь убеждать. Хорошо-хорошо, я выделю для твоего войска двух-трех энергичных священников. Они отправятся с тобой и дальше… Только не заставляй их нарушать божественные заповеди!

Он улыбался, но голос прозвучал серьезно.

— Вообще-то, — сказал я с апломбом неофита, что берется рассуждать о сложнейших вопросах, — отец Дитрих, на мой непросвещенный взгляд простого и трезвого человека, все заповеди можно свести к одной…

Он спросил с благожелательным интересом, как разговаривают с ребенком, что поймал муравья и спрашивает очень серьезно, почему он тащит травинку:

— Правда? И что это за такая заповедь?

— Господь дал ее Адаму, — сообщил я, — ну, я уверен, что дал, чувство у меня такое, но они с Евой потеряли в скитаниях, да так и не отыскали. Нашли через тысячи лет уже мы, потомки.

— Ну-ну?

— Звучит она просто, — сказал я, — и бесхитростно: «Что делать нельзя — делать нельзя, но если уж очень хочется, то можно».

Он несколько мгновений молча смотрел на меня, потом вспомнил, что я что-то вякал, прогнал слова в памяти, уже хотел что-то ответить, но закрыл рот, еще раз подумал, посмотрел на меня с интересом и уважением.

— Ну… как бы сказать, — проговорил он медленно, — звучит очень просто, а мудрость никогда не бывает сложной или заумной. Несмотря на кажущуюся крамольность этой мысли, зерно в ней есть…

— Спасибо, отец Дитрих!

Он сказал невесело:

— Господь в своей мудрости понимал, человек не сможет быть праведником… всегда. Иногда соблазны становятся настолько велики, что проще разок согрешить, чтобы потом покаяться и снова вести праведную жизнь, уже зная предел своих сил и сокрушительную мощь соблазнов.

— Во-во, — воскликнул я. — О том и говорю!

— Человек соблазнившийся, — добавил он грустно, — и снова вставший на путь праведной жизни, лучше других понимает, что это и как этого избегнуть. А также как бороться и вообще как нужно поступить. И другим подскажет.

— Точно формулируете, — сказал я с удовольствием. — И почему я в вас такой влюбленный, отец Дитрих?

Он покачал головой.

— Все мы помним слова Господа, что раскаявшаяся блудница дороже ста девственниц, но догадываемся ли, почему так сказано?

Я сказал почтительно:

— В народе говорят, за одного битого двух небитых дают. Да и то не берут! Спасибо, отец Дитрих, за поддержку.

Он вздохнул.

— Не пожалеть бы мне только…

— Отец Дитрих!

— Больно ты резвый, — объяснил он кротко. — А церковь идет медленно, потому что не пристреливает отставших.

— Отец Дитрих! — воскликнул я снова. — Я пока что не пристреливаю отставших.

— Пока что, — согласился он.

Я поцеловал ему руку.

— Отец Дитрих…

Он остановил меня жестом, взгляд его был серьезным и сильно встревоженным, что меня обеспокоило.

— Значит, — произнес он задумчиво, — поход на Юг может состояться быстрее, чем я думал… Сразу после закрепления на Севере?

— Святой отец, — запротестовал я. — Это чудовищно медленно!.. Я уже год назад готов был ломать и строить… ну, красиво и гордо воздвигать святое знамя церкви на руинах дикой и варварской!.. А они все дикие, которые не наши.

Он грустно улыбнулся, покачал головой.

— Молодость всегда спешит и не рассчитывает свои силы. Сын мой, ты сделал невероятно много, я глазам своим до сих пор не могу поверить. Завоевать королевство — одно, все короли то и дело захватывают друг у друга земли, а прежних владельцев изгоняют или убивают, но ты… создал флот!