Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самое сильное существо в этом мире!
Альберт вздохнул.
Напоминание о неволе жгло стыдом его душу, но не ответить он не мог.
Между ними, будущим королем и королевой, не должно было быть недомолвок, тайн и неловкого стыдливого молчания.
— Она все же была моя мать, — со вздохом произнес он. — И я верил ей. Я видел, что она творит, и не открывался ей, не желая вызвать ее гнев. Я думал, что когда подрасту, войду в силу, ей придется смириться с тем, каков я рожден. Но она боялась так, что и на меня смотрела, как на врага. Она заманила меня в ловушку, и последний маг из числа тех, кого она пощадила, меня связал магической клятвой верности. Королева не знала наверняка, что я тоже маг, но подозревала. Она видела отца в моих чертах. Она слышала алых духов и призраков в замке, и боялась, что дар проснется если не во мне, то в моих детях. Одно время я был очень близок к смерти. Тогда, когда ей было особенно страшно. Ей чудилось, что она заглянула в глаза смерти. И тогда она и меня заставила в них смотреть. Долго.
Чтобы заставить признаться, маг ли я. Никто долго не может вынести этого. Но я слишком хотел жить.
Замок все так же был полон звуков и взволнованных голосов. И когда пришло время подниматься с постели, в королевскую спальню — а эта волшебная комната в башне отныне сделалась именно королевской спальней для счастливой и влюбленной четы, —
вошли слуги и внесли коронационные одежды такой красоты и такие богатые, что у девушки дух захватило.
— Пора, — торжественно произнес принц, поднимаясь. — Отныне цветами нашего дома будет красный, как кровь, и черный, как самая глубинная магия, цвета. А в доме будет царствовать багряная плодородная осень.
Коронационное платье Маши было пошито из алого бархата, пламенеющего, как драконье огненное дыхание. Золотое шитье раскаленными прожилками украшало его, жемчуг горел белыми брызгами.
Наряд был тяжел, и Маша, которую слуги безжалостно затянули в корсет, охнула и оперлась на их руки.
Но этого было мало; на лоб ее надвинули тонкий золотой обруч, который был тяжел, на шею надели роскошное колье с рубинами.
Маша ощутила себя золотой статуэткой, идолом, которому поклонялись ослепленные золотым сиянием идолопоклонники.
— Не идол, — поправил Альберт, угадав ее мысли. — Солнце. Само новое солнце, восходящее над королевством.
Сам он был одет в чёрное с красным, и выглядел зловещим, сильным, величественным и прекрасным.
Его венец, поверх которого предстояло надеть королевскую корону, был шире венца
Маши и сверкал темными гранатами. Как капли крови.
— Но как ты представишь людям меня, — волнуясь, прошептала Маша, вкладывая свою дрожащую руку в ладонь принца. Щеки ее заалели, она заметно подрагивала.
— Ведь не было свадьбы, не было обручения.
— Зачем нам лишние объяснения, — отмахнулся Альберт. — с нами будет сама магия. А
ей вопросов не задает никто. А свадьба… церемония коронации и есть королевская свадьба. Не бойся. Ничего не бойся. Будь решительной. Знай только одно: ты достойна быть королевой. Ты — королева. Верь в это.
«Да, негоже трястись, как овечий хвост, когда у тебя муж дракон, — подумала Маша, делая первые шаги при помощи слуг — И отступать поздно. Любовь это ведь не только делить постель. Но и ответственность. И тяготы. Я должна быть такой же сильной, как
Альберт. Я не должна ему уступать».
Словно подслушав ее мысли, принц улыбнулся ей и склонил упрямо голову. Будто гтотовый драться со всем миром за свое место под солнцем.
«И это правильно» — подумала Маша.
За дверями их ожидали те, кто должны были возложить короны на их головы.
И, так как никого из королевской семьи в живых не было, и король с королевой ушли в вечность, не успев передать корону никому, это предстояло сделать самым родовитым детям королевства.
Альберта должна была короновать маленькая герцогиня Флорес, сестра Эвиты, а Машу —
маленький паж, из числа высокородных придворных.
— Не очень-то это по-родственному, сестренка. — гудела позади неспешно шагающей маши надутая и сердитая девочка. — Ты жениха у меня увела! А меня уверяла, что он тебе нисколько не нравится! Нечестно!
По губам Альберта скользнула тонкая улыбка, Маша склонила лицо, краснея и неподобающе важному моменту фыркая.
— Но нас магия связала, — вместо Маши ответил Альберт — Против ее воли не пойдешь.
Маленькая герцогиня, наряженная в белые шелка, недовольно поморщила мордашку, размышляя над аргументом принца.
— И потом, — продолжил он, — разве рядом с тобой нет сейчас достойного рыцаря? Я
вижу, что есть. Он родовит так, что и короли позавидуют. Чем тебе не мила графская корона?
Маленькая герцогиня покосилась на светловолосого пажа, и на ее мордашке засияла довольная и коварная улыбка. Паж был милым и серьезным, и девочка тотчас принялась размышлять о том, как ей очаровать его.
А будущие король и королева ступали по багряным призрачным листьям, устилающим лестницу и коридор ярким ковром. Впереди пары неслись ловкие и стремительные тени алых драконов. И когда перед парой открылись двери, ведущие на балкон над дворцовой площадью, солнце брызнуло ослепительными лучами Маше в лицо, а алые призраки прикрыли ее крыльями, вырвавшись на свободу.
Народ шумел внизу, подобно морю.
Ослепленная, оглушенная волнением Маша не видела ничего. Люди рассматривали их с
Альбертом, вглядывались в вышивку на их одеждах.
Причудливые узоры из золотых нитей сплетались в изображения драконов, но и без них, только лишь глянув на Альберта, было ясно, что драконы вернулись в свой старинный дом.
Маша преклонила колени и склонила голову. Рядом с ней так же покорно опустился на колени Альберт, готовый принять тяжесть и полноту власти.
Ее маленькая сестра с бархатной подушки с кистями взяла тяжелую золотую корону —
слуги помогали ей, поддерживали ее детские руки, — и торжественно возложила ее на темные волосы принца.
Корона подошла к его венцу как паззл. Легла поверх него и защелкнулась.
Маленький паж, серьезно надувая щеки, опустил тяжелый венец на голову Маши, и та дрогнула от тяжести.
Народ на площади кричал и славил новых короля и королеву.
Эта коронация означала, что войне пришел конец. Что магия будет помилована и возвращена людям.
Где-то далеко роптали лиданийцы; Альберт прищурив темные золотые глаза, вслушивался в магии в их гневные вопли и угрозы, и с недоброй улыбкой, в свою очередь, обещал им пожечь их