— Большая? — поднимаясь, спросил Ар-Шарлахи.

— Корабля четыре.

— Сейчас иду.

— А… — Айча вопросительно указал глазами на досточтимого Ар-Мауру.

— Судья останется здесь. У дверей выставить стражу. Пошли.

* * *

Пыль ползла со стороны тени Ар-Нуера и могла быть поднята кем угодно. Будь это в окрестностях Турклы, Ар-Шарлахи решил бы, что имеет дело с купеческим караваном. Однако торговцы с Пальмовой Дороги в последнее время предпочитали в связи с налогами больше одной каторги не снаряжать.

В скорости неизвестный караван явно проигрывал кораблям мятежников, и Ар-Шарлахи, понаблюдав некоторое время за кривляющейся песчаной гривкой, снова сошёл вниз. Никакой стражи у двери каюты караванного он не увидел, и это сильно его обеспокоило. Придерживаясь за стенку, заторопился, рванул ручку. Каюта была пуста.

— Айча!

— Айчу!.. Айчу к Шарлаху!.. — наперебой подхватили наверху несколько голосов, и вскоре по лесенке, ведущей на палубу, ссыпался коренастый встревоженный Айча.

— Где караульный? — напустился на него Ар-Шарлахи. — Где пленник? Что происходит, верблюд тебя затопчи?..

— Н-не знаю… — Айча испуганно моргал.

— Кого ты поставил у двери?

— Горху.

— Одного?

— Да. Горха — он один троих стоит…

— Обыскать корабль! — рявкнул Ар-Шарлахи. — Если окажется, что судья сбежал…

— Да куда он сбежит? — попробовал урезонить главаря растерянный Айча. — Пустыня же…

Ар-Шарлахи выругался и кинулся к лесенке на палубу.

— А ну-ка найти мне Горху! Живо!..

Искать не пришлось. Огромный разбойник уже стоял перед Ар-Шарлахи, преданно пялясь на него вечно воспалёнными глазами.

— Почему ты здесь? Где судья?

Горха опешил.

— Там… — И он повёл ручищей в сторону кормы.

— То есть… где? — Голос Ар-Шарлахи упал до шёпота.

— Н-ну… Алият приказала высадить его на ходу, вино ему с собой дала… Ну я и… высадил… через кормовой люк…

— А я что приказывал?

— Так это… — Горха сбился окончательно. — Я-то думал, что это ты ей велел…

Мысленно застонав, Ар-Шарлахи плотно зажмурил глаза «Ну всё, кобра!.. — подумал он с угрюмой решимостью, — это была твоя последняя шуточка!..»

— Готовимся к повороту! — скомандовал он и двинулся по кренящемуся настилу в сторону рубки. — Возвращаемся!..

* * *

Ощерив редкие жёлтые зубы, судья Ар-Маура лежал вершине бархана, и лицо у него было того же страшно синеватого оттенка, что и у Рийбры, найденного мёртвым в своей каюте дней десять назад. Точно так же валялся рядом оплетённый кувшинчик; влажный песок, вобравший остатки отравленного вина, запёкся чёрной коркой. Досточтимый Ар-Маура знал, что посреди пустыни на выпивающем влагу ветру ему всё равно не дожить до вечера, и предпочёл быструю смерть от яда.

Спрыгнув из бортового люка и чуть не подвернув при этом ногу, Ар-Шарлахи взбежал на бархан и остановился над телом судьи. Досточтимый страдальчески скалился в пылающее небо, медленно остывая на солнцепёке. Край балахона был уже слегка припорошен песчинками. Точно так же, как в прошлый раз, Ар-Шарлахи сделал над собой усилие и закрыл повязкой тяжёлое, землистого цвета лицо с серебристой щетиной, лежащей кольчужными складками. Медленно выпрямился.

— Прости… — с трудом разомкнув спёкшиеся губы, хрипло шепнул он. — Так уж вышло…

Поднял глаза и увидел, что вокруг столпилась добрая половина команды с «Самума». Люди стояли молча, обратив к главарю напряжённые, встревоженные лица.

— Где?.. — отрывисто спросил Ар-Шарлахи и принялся озираться.

Алият оказалась в двух шагах; странно, как это он не заметил её сразу же. Тёмные прищуренные глаза смотрели с вызовом. С вызовом?.. Да нет, не просто с вызовом. С лёгким презрением, отчасти с жалостью. Так, во всяком случае, ему показалось.

— Ты… — прерывистым грудным голосом бросил он и умолк.

«Ты набросила на меня удавку… Ты втравила меня в эту подлую игру… Ты не отпустила меня в Туркле… Ты моими руками хочешь поджечь Пальмовую Дорогу, ты хочешь сделать из меня такого же подонка, как Улькар… А теперь ты убила Ар-Мауру… Ты! Ты! Ты…»

— А Рийбру помнишь? — прозвучал её ленивый, с хрипотцой мальчишеский голос и отозвался в костях дрожью ненависти. — Не укради он у тебя тот кувшин, лежал бы ты сам синенький в своей каюте…

«Синенький… Чёрненький…» Вспомнился, ужаснул треск обугливающейся плоти, и сжигаемый в уголь мертвец дёрнулся, словно ещё пытаясь приподняться… «Хватит, — сказала тогда Алият. — Пусть подымит…» А дальше память пошла оползнем. Бунт на «Самуме», хрустящий удар тесака, предсмертная отчаянная хватка вцепившихся в рукав пальцев, оборвавшийся заячий вопль: «Шарлах! Шарлах! Шарлах!..» И вот уже взревело, поднялось светлое пламя над портом Зибры, и вжавшийся в переборку разбойничек с жалкой шалой улыбкой полоснул тонким лезвием себя по горлу… «Это он тебя испугался. Дурачок…»

Судья Ар-Маура с затаённой насмешкой неподвижно глядел в тёмное от зноя небо.

— Взять, — хрипло выговорил Ар-Шарлахи. — Обезоружить…

В толпе произошло движение, ветер подхватил вздымаемый ногами песок, бархан задымил. Ард-Гев и ещё несколько человек выхватили ножи и стали спиной к спине, кажется, собираясь защищать Алият. Остальная толпа заворчала, надвинулась на Ард-Гева и его людей, тоже потянула из-за поясов кинжалы и тесаки.

— Убрать клинки! — услышал Ар-Шарлахи свой собственный, звенящий от бешенства голос.

Сталь задрожала подобно ряби на воде, прячась в широкие складки белых балахонов. Со страхом глядя на шагнувшего вперёд главаря, люди Ард-Гева отступили, и Алият была схвачена. Тёмные прищуренные глаза смотрели теперь на Ар-Шарлахи с тревожным изумлением, и это вызвало в нём новый приступ ненависти.

— Всё из-за тебя! — задыхаясь, бросил он. — Кобра!..

— Из-за меня! — бросила она в ответ. — Кем бы ты был сейчас, а? Скарабеем?.. Не глупи! Пропадёшь. Без меня все пропадают…

— Это с тобой все пропадают! — прохрипел он. Судорожно дёрнув головой, снова взглянул на Ар-Мауру. — Завернуть в ковёр и взять на борт. Похороним в Ар-Аяфе.

— А с ней что? — хмуро спросил Айча, не решаясь поднять глаза ни на главаря, ни на Алият.

— В песок! По горло!..

Все замерли. Стало слышно, как шуршит ветер, перетекая через гребни барханов.

— Сказать? — с тихой угрозой спросила Алият, глядя в упор на Ар-Шарлахи.

Тот запнулся, даже не уразумев сразу, о чём это она. Алият осклабилась под повязкой и с торжеством оглядела напряжённые застывшие лица.