Захар недоверчиво покосился на собеседника.

– Именно он невольно показал мне, что нельзя опускать руки. Что надо бороться до последнего вздоха, до последней капли крови. Тебе сейчас трудно это осознать, ты видишь только смерть Игоря, видишь смерти других твоих ребят, Сыча того же… Но попробуй – просто попробуй! – взглянуть на ситуацию с другой стороны. Посмотри, скольких людей вы спасли из плена шамов. Две дюжины, Захар. И это только те, кто у них уже был. А представь, скольких еще они могли подчинить? Скольких могли выпить, убить или съесть?

Десятник с задумчивым видом закивал. Люди, изможденные, худющие, с неизменными следами укусов на шеях, бродили вокруг и улыбались. Они искренне наслаждались тем, что давно утратили, но вновь обрели.

Свободой.

– Ну и насчет отца, которого Игорь так хотел найти… – Громобой, кряхтя, поднялся на ноги. – Может, и хорошо, что он никогда не узнает об обмане Казимира? Может, прямо сейчас Игорь там, наверху, наконец встретил своего погибшего родителя?

– Хочется верить, что так и есть.

– Верь, парень, – сказал Громобой. – Потому что вера – это единственное, что может спасти нас в нынешнем безумном мире.

Он протянул Захару руку, и тот крепко сжал ладонь нейроманта в своей.

– Уверены, что хотите тут подзадержаться? – уточнил десятник, вопросительно посмотрев на бородача исподлобья.

– Уверены. Бог его знает, когда мы в Митино снова попадем. Так что надо оглядеться, как следует, прежде чем возвращаться.

– Ну, хозяин барин, – сказал Захар.

Громобой уже хотел уйти, когда взгляд его случайно упал на молодого парня, который кружил вокруг Казимира, привязанного веревками к чахлому деревцу у ворот. Парень заботливо поил предателя из фляги и что-то безостановочно говорил.

– Что с изменником будешь делать? – спросил нейромант.

– А это пусть воевода решает, – сказал Захар. – Мое дело маленькое – в крепость его доставить…

– И правильно, – кивнул Громобой. – Не бери грех на душу.

Он еще раз отсалютовал десятнику и пошел вдоль разрушенного шамовского дома, за которым его должна была дожидаться Бо.

Девушка стояла, прислонившись к стене, и задумчиво смотрела вдаль. Неподалеку прохаживался достопамятный «серв», прикончивший последнего шама.

– Попрощался? – спросила Бо, едва нейромант показался из-за угла.

Громобой покосился в сторону металлического «паука» и отрывисто кивнул.

– Обратно точно не хочешь? – осторожно поинтересовалась жена.

– Не хочу, – со вздохом ответил нейромант. – Хватит с меня Зоны. Сыт по горло. Давай лучше посмотрим, каков он, открытый мир.

– А как же Щелкун?

Тут бородач вздрогнул. Глаза его предательски заблестели.

– Всего лишь ржавый робот, – сказал он глухим, чужим голосом. – Готов спорить, он давно ушел в глубь Зоны и прямо сейчас жрет какого-нибудь нео… или хомо… Почему бы ему теперь их не есть?

– Потом не пожалеешь? – осторожно спросила Бо.

– Не о чем жалеть, малыш, – мотнул головой нейромант. – Щелкун всегда мне нужен был больше, чем я ему. Дети Механизмов до этого как-то жили без меня и теперь проживут. А кремлевские… Я бы все равно в Кремль не пошел. Как и ты. Тем более – теперь, когда Игорь…

Он запнулся и отвернулся, вконец расклеившись. Добавил, несколько мгновений спустя:

– Вот и выходит, что держаться нам в Зоне не за что.

Бо кивнула и тихо спросила:

– Тогда пошли?

Громобой оглянулся на Купол, недружелюбно мерцающий в опускающихся на землю сумерках, и сказал:

– Пошли.

И они, взявшись за руки, побрели прочь от разрушенного логова шамов – в новый, незнакомый внешний мир, о котором пока так мало знали.

Незадачливый «серв», скрипя шарнирами, торопливо семенил за ними…

А в трех километрах к востоку, у самого Купола, неподвижно, точно памятник, стоял одинокий «Рекс».

Он ждал, когда вернется его хозяин.