Это произошло сразу после его помолвки с Элин. Он вошел в лес человеком и бродил там, не разбирая дороги, потому что его радость была настолько велика, что ему хотелось какое-то время насладиться ею в одиночестве. А посреди леса его вдруг одолело желание полностью раствориться в сладком опьянении весеннего леса Броселианд. Он порой оставлял свою человеческую часть не у часовни Святого Майлона: теперь он понимал, что это была небрежность, почти преступная небрежность. Он оставил ее тогда и увидел эту девушку, когда был в своем волчьем обличье и почуял близость разбойников. И с неохотой признался себе, что обязан вмешаться. Человеческое воспоминание о том, как он нашел ее, наложилось на волчье воспоминание об их первой встрече: один из разбойников согнулся у ее ног, а двое других сдирали с нее одежду. Он спас ее и привел в убежище, а она восхищалась им и была ему благодарна.

И что теперь стало с этим восхищением и благодарностью? Он стал зверем, к которому эта женщина питала отвращение. Он почуял ее страх накануне вечером и сейчас снова его чуял.

А с ней была собака – сука, домашнее животное, к шерсти которого липли запахи людей и дыма. Она стояла рядом с женщиной, опустив голову и щетиня загривок, и из ее горла вырывался странный монотонный звук – наполовину рычание, наполовину скулеж. Он не зарычал в ответ, только бесстрастно посмотрел на обеих.

Собака перестала рычать, встряхнулась и гавкнула – отрывисто и недоуменно. Она сделала один шаг к нему, раздувая ноздри. Он чуял ее смятение и недоумение – и они начали его удивлять. Все другие собаки его ненавидели. Они ненавидели бы любого волка, но его ненавидели сугубо, потому что ощущали в нем нечто неестественное. Эта собака была иной. Именно она залаяла на него накануне – залаяла скорее приветственно, чем злобно. Это была... он выудил нужное слово – «ищейка». Когда-то у него была ищейка, которой он особенно дорожил. «Мирри, – подумал он, – это Мирри». И с этой мыслью пришло понимание того, что она ого узнала, что каким-то образом под всеми другими запахами она уловила запах его сущности и была озадачена тем, где его чует. Он поднялся, пронизанный радостью. Кто-то пусть всего лишь собака – его узнал!

Он заскулил, и Мирри перестала пытаться понять, что он с собой сделал, и бросилась к нему. Она начала лизать его морду и лапы, виляя хвостом так сильно, что задние лапы у нее начали проскальзывать, царапая когтями по полу. Это ее хозяин. Он зачем-то принял облик волка, но это был он. «Умница, Мирри!»

Мари не ожидала, что любимая собака герцога бросится к волку: ищейкам положено выслеживать добычу, а не нападать на нее. Она испуганно вскрикнула, а потом с изумлением увидела, как ищейка радостно ластится к волку.

– Мирри! – требовательно позвала она. – Ко мне, Мирри! Мирри заскулила и посмотрела на волка. Он ласково лизнул ее ухо, и она улеглась перед ним, не обращая внимания на Мари. Изенгрим тоже лег и положил морду на спину собаки, вызывающе глядя на Мари.

Она вдруг вспомнила, как Тиарнан во время его свадебного пира сказал, что не боится оборотней, потому что волки гораздо более добрые животные, чем принято думать. Она опустилась на колени перед волком и заглянула в светло-коричневые глаза с черным ободком. Они были недостижимо чужими, но в них не было ни злобы, ни ненависти. Она вспомнила, что глазницы в волчьей шкуре Эона были пустыми – та жестокость, которая ее пугала, была в человеческих глазах. Не так ли это всегда? Волки опасны: они убивают овец, а иногда, если верить рассказам, и детей. Они следуют за армиями и питаются человеческой плотью. Но все-таки они не так смертоносны, как люди.

Не дав себе времени на размышления, она протянула руку к волку. Уже завершая движение, она поняла, каким безумием было пытаться дотронуться до лесного убийцы без намордника. Однако Изенгрим только вежливо обнюхал ее руку. Мари затаила дыхание и дотронулась до него. Мех у него на загривке оказался неожиданно мягким и теплым. Она медленно убрала руку и осталась сидеть на пятках, глядя на волка. Волк не мигая смотрел на нее. Она решила, что он очень красивый зверь.

– Мне больше не будут сниться кошмарные сны, – заявила она.

Она встала. Мирри тоже поднялась, но потом снова легла рядом с волком. Мари оставила ее там и вернулась в дом, чувствуя себя необъяснимо счастливой.

Провожая ее взглядом, Изенгрим ощущал себя почти так же. Собака узнала его, и женщина не отшатнулась. Не исключено, что все-таки можно жить дальше.

Ален де Фужер явился в охотничий дом вскоре после полудня и нашел герцога Хоэла за проверкой счетов с лесником. Однако при виде Алена герцог вскочил и пожал ему руку.

– Вот и ты! – оживленно воскликнул он. – Я доволен, что ты пришел: мне хотелось поблагодарить тебя за приглашение. Вот это была охота, правда? Более хитроумного зверя мне еще не встречалось!

– Конечно, мой господин, – с удовольствием согласился Ален. – Мне жаль, что я не присутствовал при конце. У меня захромал конь.

– А! Какая жалость! Ты упустил чудесное зрелище, просто чудесное. – Хоэл рассмеялся. – Но конца на самом деле не было.

Ален непонимающе воззрился на него:

– Милорд?

– Твой волк оказался ручным, – сказал Хоэл. – Когда его загнали, он пробежал через собак и подпрыгнул, чтобы лизнуть мне ногу. После такого я не мог его убить. Мы посадили его на цепь в сарае. Чудесный зверь.

Катастрофа была настолько ошеломляющей, что Ален даже не сразу все понял. Он глупо уставился на герцога. Ему показалось, что его вот-вот стошнит. Волк по-прежнему жив! Он жив – и попал под покровительство герцога. Элин была так рада, когда он сообщил ей хорошую новость. И теперь... Боже! Боже милосердный! Боже, что же ему теперь делать?

– Что с тобой? – спросил Хоэл, встревожившись. – Вид у тебя больной.

Он подвел Алена к стулу.

– Мне... было нехорошо утром, – невнятно пробормотал Ален. – Наверное, выпил вчера плохой воды.

– Тогда тебе сегодня не следовало сюда приезжать, – сказал Хоэл.

– Мне казалось, что все прошло. И... и меня поразило то, что вы сказали. Этот зверь пробежал мимо собак и бросился к вам? Мой господин, но вы же не можете сделать волка домашним любимцем! Злобный зверь...

– Я могу делать все, что мне угодно, с животным, которое я поймал в моем собственном лесу, – самодовольно заявил Хоэл. – Он – прекрасный зверь и очень воспитанный. Моя ищейка его признала, и он начинает привыкать. Я назвал его Изенгримом.

Ален сделал еще одну отчаянную попытку:

– Милорд, вы не можете...

– Хватит! Я собирался поблагодарить тебя за приглашение поохотиться на этого зверя. Я очень рад, что его заполучил.

Ален ничего не слышал. У него колотилось сердце и мешались мысли.

Хоэл оставил его сидеть у огня, а сам отправился еще раз взглянуть на волка. При виде герцога Изенгрим поднялся на нога и вежливо завилял хвостом. Хоэл пришел в восторг. Как и все настоящие охотники, он питал любовь и восхищение к зверям, которых преследовал, а волки, хитрые и неуловимые, всегда пользовались его особой симпатией. Он велел надеть на Изен-грима намордник, а потом уселся рядом с ним и какое-то время разговаривал, поглаживая, чтобы он привык к своему хозяину. Изенгрим внимательно наблюдал за ним, все реже и реже отшатывался от протянутой к нему руки и казался намного менее испуганным, чем накануне. Хоэл даже подумал, не является ли намордник излишней предосторожностью.