Первая натура была доброй, отзывчивой, искренней, на редкость честной и порядочной, щедрой и жертвенной до пресловутой последней исподней[59]рубашки.

Вторая – гордая, самовлюблённая, своенравная, дерзкая, неуступчивая ни в чём, упрямая до упёртости, до опупения, готовая решительно стоять на своём, даже если это глупо, смешно, бессмысленно и вредно для неё самой. И мстительная в противовес первой половинке, не забывающая никакой, даже самой мелкой обиды.

Нюра и сама была не рада такому замесу. Но натура, как говорится, пуще неволи.

Аскольд боролся, ожидал, надеялся, что его любовь пересилит, восторжествует в конце концов над лихой, безумной второй нюриной половинкой. Но произошло обратное. Медленно, постепенно, год за годом, шаг за шагом дедушка Чингисхан брал верх и одолел-таки любовь, как привык громить и сокрушать любого соперника всегда и везде.

Утро этого субботнего майского дня выдалось ясным и тёплым. Как и весь май в текущем году.

Сегодня они собирались в театр. Они очень любили театр, и каждый такой выход в культурный свет был для них радостью, поистине праздником. Сегодня особенно. Старый друг Аскольда – известный израильский писатель-драматург – специально приезжал в Москву на премьерную постановку своей новой пьесы. Конечно, будет долгожданная встреча после длительной разлуки, будут объятия, восторги, разговоры, воспоминания… Потом спектакль,… для Аскольда и Нури уже приготовлены лучшие места в зрительном зале – в первом ряду, в самом центре. Ну, а после просмотра банкет,… можно позволить себе расслабиться и наговориться вдоволь.

Нури по такому случаю надела вечернее платье, туфли на высоченной шпильке и вытащила из оригинальной сувенирной упаковки клатч – всё ни разу ещё не использованные подарки Аскольда на День Рождения и Восьмое Марта. И ясная тёплая погода, и новенькие, такие замечательные аксессуары светского выхода, и сама возможность вырваться, наконец, из серой обыденности, окунуться в сказочный, фантастический мир театра создавали в душе женщины атмосферу матроналий[60]и обещали поистине золушкин бал с превращениями. Только вот превращения эти непременно должны были соответствовать началу сказочного бала … и ни в коем случае его окончанию. Помните, когда карета вновь превратилась в тыкву, а кучер в крысу? О таком финале в тот день даже думать не хотелось.

Нурсина и не думала. Она беззаботно напевала какую-то попсовую песенку из телевизора и клала на лицо последние штрихи вечернего макияжа. Она умела это делать – легко и искусно вырывать у своего возраста сразу десятилетия. Пусть только визуально, искусственно, но очевидно. А когда всё уже было готово, стала проявлять нетерпение, чисто женское негодование на так медленно и неохотно текущее время. Посмотрела на часы – без пяти минут два; через час посмотрела ещё раз – два ровно. Ну какая же Золушка такое вынесет? И Аскольд, чтобы не мучить подругу, предложил не ждать вечера, а поехать уже прямо сейчас. «Вдруг пробки? Или перекроют движение по всей Москве ради выгула до ветру любимой президентской суки[61]?». Ну а если всё-таки вопреки ожиданиям приедут раньше времени, то посидят где-нибудь в кафе, попьют кофе, перекусят чем-нибудь простеньким. Наедаться им никак нельзя, желудок нужно поддерживать в лёгком состоянии зверя – впереди банкет. На том и порешили.

Они мчались в автомобиле по цветущим улицам майской Москвы, тёплый ветер обдувал их просветлённые души, освежая мозги, изгоняя прочь всё худое, тяжёлое, горькое. Казалось, всё ушло, спряталось на время. Впереди был театр, один только театр и ничего кроме театра. На заднем диване лежал увесистый том нового романа Аскольда. Он всё-таки закончил его и теперь вёз в подарок своему другу и коллеге по писательскому цеху. Книга вышла около года назад, и тираж уже разлетелся по миру, но несколько экземпляров автор оставил для таких вот случаев. Сегодня старые друзья обменяются плодами своих талантов, а это значит, что они всё ещё в обойме, что впереди их ожидает много таких вот обменов.

– А чего Пётр Андреевич звонил утром? – спросила Нюра просто так. Она даже почти не обратила внимания тогда на звонок аскольдовского шефа, слишком увлечена была превращением Золушки в «милую сказочную Незнакомку». А теперь зачем-то припомнила.

– Да так… Завтра хочет на дачу слетать… Просит их отвезти… – ответил Богатов спокойно, будто о некой пустяковине, не имеющей до сегодняшнего праздника никакого касательства.

– Как?! – изумилась Нури. – Завтра же воскресенье…

– Ну и что? – ответил Аскольд безразлично, но под безразличием этим почувствовалась лёгкая тревога. – Такая уж у меня работа.

– Но,… завтра же выходной… – продолжала недоумевать женщина.

– Да ничего страшного, слетаю быстренько туда-обратно и всё. Главное, сегодня у нас никто не отнимет. А завтра,… да Бог с ним.

– Ну конечно,… быстренько… Ты что, теперь и по выходным должен ишачить?

– Нюра, ты же знаешь, что по контракту шеф может срывать меня и в выходные, – мужчина старался говорить спокойно, с деланным равнодушием, но уже чувствовал, что этим не сможет снять напряжение и остановить раздражение супруги. – Конечно, мне и самому не хочется завтра никуда ехать, но что поделаешь,… Да и скорее всего не будет ничего завтра… Андреич только так,… возможно,… предупредил только, чтобы я был готов…

– Ой, Аскольд, ты как наивный чукотский юноша… Твой Андреич лишь про выходные и отгулы «только так… возможно», а про поработать,… будь уверен,… с раннего утра до поздней ночи! С него станется!

– Нюра, перестань… Он нечасто меня выдёргивает на выходные и праздники… В будни да, согласен,… «с раннего утра и до поздней ночи». Но на выходные редко,… Да и говорю ж тебе, навряд ли завтра куда-нибудь поедем,… он и сам не хочет,… жена его тащит… Он тоже устаёт здорово за неделю и хочет просто тупо отдохнуть. Так что…

Аскольд страшно не хотел омрачать сегодняшний день передрягами и старался всеми силами потушить пожар, остудить его жаркое дыхание в самом начале, пока тот не разгорелся бушующим пламенем. Но дедушка Чингисхан уже проснулся, и остановить его теперь будет непросто.