покров. При этом в запасе у экспедиции не было юрты, как в прошлый раз, а только палатки, вовсе не державшие тепло. Спасали лишь одеяла из бараньих шкур. Корма для лошадей не было и их приходилось кормить драгоценным рисом, запасы которого, казавшиеся такими большими по выходу из Кульджи, таяли на глазах. Делая по 20–40 верст в день, 23 октября путешественники увидели величественное зрелище:

«Сегодня мы увидели Богдо-тау[89] — исполинскую гору Восточного Тянь-шаня. До этой горы еще верст 200, но она видна очень хорошо. Порадовался я, увидав еще одну диковинку Азии. Жаль, что не с кем поделиться впечатлениями!»

Через несколько дней до подножий Тянь-Шаня оставалось уже верст 60–70. Стовно стена, стоял гигантский хребет на пути путников. Местность вокруг была совершенно безжизненна. Между тем болезнь Пржевальского усугублялась. Нестерпимый зуд не давал спать, путешественник слабел с каждым днем. Пробовал различные средства, например табачную гарь, разведенную в прованском масле. От этой мази через несколько минут у него заболела голова и началась рвота. Пройдя еще 64 версты, члены экспедиции вышли из песков на плодородную равнину, где стоит город Гучен[90]. Корм и вода там были в изобилии.

При выходе из песков они встретили партию семипалатинских татар и киргизов, торговавших в Гучене и возвращавшихся теперь домой. «Обрадовались несказанно землякам; татары также рады были встретить русских. Остановились вместе и вместе провели вечер. Смех, балалайка, русский говор напомнили нам родину; с грустью на другое утро распрощались мы с татарами».

7 ноября, не доходя до Гучена 2,5 версты, встали на стоянку. Болезнь не проходила. Испробовали всякие средства: отвар табака, трубочную гарь, соль и квасцы, деготь и купорос. Промаявшись без толку, Пржевальский вызвал китайского доктора, однако и его лекарства не помогли. Совершенно изможденный, не в силах сесть в седло, он пытался отвлечься не чем-нибудь, а чтением научно-популярной книги француза Камиля Фламмариона «Многочисленность обитаемых миров»: «Каким резким контрастом является эта книга с окружающей обстановкой: с одной стороны, величие ума и нравственной стороны человека, с другой — тот же человек, мало чем отличающийся от животного!»

Стояли сильные холода, по ночам доходило до −24,5°; днем в полдень, даже в тихую погоду было не выше −9°.

«19–22 ноября. Стоим на прежнем месте. Зуд попрежнему; болезнь эта и питье в течение пяти дней китайских лекарств истощили и ослабили меня сильно. При таком состоянии неразумно идти вперед. Пользы делу не принесешь, а всего скорее сам погибнешь. Сегодня я решил, если не поправлюсь к 2 декабря, то пойду обратно в Зайсанский пост, чтобы вылечиться в госпитале и здоровым пойти опять к Гучену и в Тибет. Я настолько ослабел, что даже руки трясутся: это можно видеть на настоящем писании. Притом постоянное сидение в грязной, дымной юрте, без всякого дела, сильно влияет на здоровье. Во время пути, на свежем воздухе (пожалуй), скорее можно поправиться. Но тут новая беда: день в день сильные морозы, притом же с болью невозможно сесть на седло. Посмотрим, что будет к 1 декабря. Куда придется идти — в Хами[91] или в Зайсан[92]? Уповаю на свое счастье. Быть может, оно и теперь меня выручит, как выручало много раз прежде. Уже сегодня, лишь только решено было вернуться, стало меньше чесаться. Случай ли это, или болезнь пошла на убыль?

25–26 ноября. Болезнь моя нисколько не уменьшается. Всевозможные средства и свои, и китайские испытаны. Ничто не помогает. Без правильного лечения в госпитале выздороветь мне невозможно. В этом я убедился теперь окончательно. Оставаться дальше возле Гучена или идти вперед — нечего и думать. Истощишься окончательно силами и пропадешь, наверное, без всякой пользы для дела экспедиции. Ни наблюдать, ни делать съемки, ни даже ходить теперь я не могу.

Взвесив все эти обстоятельства, я решил возвратиться в Зайсанский пост, вылечиться там в госпитале и тогда с новыми силами идти опять в Гучен и далее в Тибет. Тяжело было прийти мне к такому решению. Не один раз вчера я плакал при мысли о необходимости вернуться. Трудно было свыкнуться с подобным решением, но горькая необходимость принуждала к нему. Эклон грустил не менее меня. Хотя, конечно, очень тяжело и горько ворочаться, но совестью своею я спокоен: все, что возможно было сделать, я сделал, перенес целых два месяца, даже более, мучительной болезни и шел вперед, пока была еще малейшая надежда на выздоровление. Теперь эта надежда исчезла окончательно, и я покорюсь горькой необходимости. Таким образом, наши двухмесячные труды дорогою из Кульджи и полный лишений переход через Джунгарскую пустыню — все пропало даром. Вот истинное несчастье!»

27 ноября экспедиция выступила в обратный путь. Пржевальский до того ослаб, что не мог ехать верхом (этот могучий человек, стойко переносивший невообразимые трудности предыдущих путешествий!) и пришлось купить в Гучене русскую телегу, чтобы везти его. Ко всему прочему, прием в Гучене путешественникам был оказан самый неласковый, так что о том, чтобы оставить часть вещей здесь, не приходилось и думать.

В этом состоянии, в тряской телеге, в которой ежедневно приходилось преодолевать по 25 и более верст на крепком морозе, снедаемый горечью поражения, Пржевальский, должно быть, провел самые тяжелые дни своей жизни.

«5–20 декабря. Все это время было употреблено на переход до Зайсанского поста. Шли без дневок с восхода солнца почти до заката. Все это время я должен был сидеть в телеге, которая трясла немилосердно, в особенности по кочкам. От такой тряски ежедневно болела голова; боль эту еще увеличивал постоянный дым в юрте. Грязь на всех нас была страшная, в особенности у меня, так как по несколько раз в день и в ночь приходилось мазаться дегтем с салом, чтобы хоть немного унять нестерпимый зуд. От подобной мази белье пачкалось страшно, штаны были насквозь пропитаны дегтярным салом. Холода стояли страшные, 5 суток сряду ртуть в термометре замерзала. В юрте ночью без огня мороз доходил до −26°. И на таком холоде в грязи приходилось проводить ночи наполовину без сна. Мерзлой мазью, в темноте и морозе 5–6 раз в ночь нужно было мазаться. Брр!.. противно вспомнить о таких тяжелых временах. Казакам было также чрезвычайно трудно, так как они на подобных морозах все время проводили на дворе и спали в палатке, предпочитая там лучше мерзнуть, нежели спать в юрте в нашем обществе».

За несколько дней до Зайсана Пржевальский послал гонца, чтобы навстречу им выслали сани. Вечером 20 числа экспедиция приехала в Зайсан, где стоял русский пикет. Грязные, изможденные, с потемневшими от дыма и мороза лицами, путешественники сейчас мало напоминали европейцев. Каким же наслаждением для