— Не у всех есть.

— Компьютер у всех есть.

Мне было противно признаться даже самому себе, но я постепенно начал догадываться, зачем Оливия и Джеки стремились показать Холли, откуда я родом.

— Не-а, — возразил я. — У многих просто нет денег на такие вещи, даже тут, в Дублине.

— Папа, бабушка с дедушкой — бедняки?

На щеках Холли вспыхнул легкий румянец, как будто она произнесла нехорошее слово.

— Ну, это смотря кого спросить. Сами они скажут — нет. Сейчас они живут гораздо лучше, чем когда я был маленьким.

— Значит, они были бедняки?

— Да, лапочка. Мы не голодали, конечно, но были бедными.

— Очень бедными?

— Сама посуди: в отпуск мы не ездили, на билеты в кино приходилось копить, я носил старые вещи твоего дяди Шая, твой дядя Кевин донашивал мои, а новых не покупали. Бабушка с дедушкой спали в гостиной, потому что не хватало спален.

Холли широко распахнула глаза, словно слушала страшную сказку.

— Честно?

— Ага. Очень многие так жили. И не считали, что это конец света.

— Но… — Румянец на щеках Холли стал пунцовым. — Хлоя говорит, что бедные — шваль.

Меня это ни капли не удивило. Хлоя — глупая, злобная и нудная дочь анорексичной, злобной и нудной мамаши, которая говорит со мной громко и медленно, подбирая слова попроще — еще бы, ведь ее семья выбралась из сточной канавы на поколение раньше моей, ведь ее жирный, злобный и нудный муж ездит на «тахо». Я всегда считал, что этой подлой компании следует отказать от дома, но Лив возразила, что придет время, и Холли сама забудет Хлою. Мысль об этом прекрасном моменте заставила меня сдаться.

— И что же имела в виду Хлоя? — ровным голосом спросил я.

Холли знает меня как облупленного, и ее глаза забегали по моему лицу.

— Это не плохое слово.

— Но уж точно не хорошее. Как ты думаешь, что оно значит?

— Ну ты же знаешь… — протянула дочь, неопределенно пожав плечами.

— Солнышко, если ты употребляешь слово, то нужно хоть немного представлять, что оно значит.

— Ну, вроде «тупые». Которые ходят в спортивных костюмах, и у них нет работы, потому что они лентяи, и говорить правильно они не умеют, потому что бедные.

— А я? По-твоему, я тупой и ленивый?

— Ты — нет!

— Моя семья была бедной как церковные мыши.

— Это другое! — встревоженно возразила Холли.

— Именно. И богатые, и бедные могут быть мерзавцами, а могут быть хорошими людьми. Деньги тут не играют никакой роли. Приятно, когда они есть, но не деньги делают человека человеком.

— А мама Хлои говорит, что если сразу не заявить, что у тебя полно денег, то ни от кого уважения не добьешься.

— От вульгарности семейки Хлои даже самая распоследняя шваль брезгливо поморщится, — заявил я, теряя остатки терпения.

— Что такое вульгарность?

Холли оставила в покое рояль и смотрела прямо на меня, озабоченно нахмурив брови, ожидая, что я все растолкую и все объясню. Пожалуй, впервые за всю ее жизнь я понятия не имел, что ей сказать. Ну как растолковать разницу между бедным рабочим и бедной швалью ребенку, который уверен, что компьютеры есть у всех, как объяснить, что такое «вульгарный», ребенку, который вырос на Бритни Спирс; как объяснить хоть кому-нибудь, почему вся ситуация — полное дерьмо. Почему Оливия не научила меня, что делать, но теперь ее это не касается; теперь отношения с Холли — только моя проблема. В конце концов я забрал из ее руки рояльчик, вернул его в кукольный домик и потянул Холли к себе на колени.

— Хлоя тупая, да? — Дочурка пристально посмотрела мне в глаза.

— Господи, ну конечно. Знаешь, если бы в мире не хватало тупости, Хлоя и ее семья исправили бы положение в один миг.

Холли кивнула и комочком прижалась к моей груди; я уперся ей в темечко подбородком.

— А ты потом покажешь, где дядя Кевин упал из окна? — попросила она.

— Если считаешь, что так надо, то, конечно, покажу.

— Только не сегодня.

— Ладно. Сегодня давай до конца дня доживем.

Мы сидели на полу, я качал Холли, она задумчиво посасывала кончик косички.

Потом пришла Оливия и напомнила, что пора в школу.

В Долки я взял гигантский стакан кофе и какой-то натурального вида кекс — Оливия решила, что я сочту домашний завтрак приглашением переехать обратно — и, присев на парапет, наблюдал, как разжиревшие бизнесмены на крутых тачках звереют оттого, что прочие машины не расступаются перед ними. Потом я набрал номер своей голосовой почты.

— А… э-э… Фрэнк… Привет. Это Кев. Да, ты говорил, что сейчас не время, но… Ну то есть не сейчас, ну, когда освободишься, позвони? Вечером сегодня, даже если поздно, это не страшно. Э-э… Спасибо. Пока.

Второй звонок — снова Кевин, но говорить он не стал. То же самое на третий раз — в это время мы с Холли и Джеки наворачивали пиццу. Четвертый звонок — незадолго до семи, предположительно по дороге к родителям.

— Фрэнк, снова я. Слушай… Мне, в общем, надо поговорить с тобой. Да, я знаю, что ты, наверное, и думать не хочешь про всю эту дрянь, но ей-богу, я не шучу, я только… Позвони мне? Ладно, наверное… пока.

Что-то изменилось между поздним вечером субботы, когда я отослал его обратно в паб, и полуднем воскресенья, когда начались звонки. Что-то могло произойти по дороге или в пабе — некоторые завсегдатаи «Блэкберда» лишь по чистой случайности никого до сих пор не пришили, — но это вряд ли. Кевин был на взводе задолго до того, как мы появились в пабе. Я надеялся припомнить что-нибудь полезное, но все говорило мне, что мой брат — спокойный парень. Тем не менее он места себе не находил начиная примерно с того момента, как мы направились в номер шестнадцатый. Я списывал встревоженное состояние Кевина на то, что обыватели в восторг от трупов не приходят; вдобавок моя голова была занята другим. Похоже, что за этой тревогой скрывалось что-то еще.

Что бы ни глодало Кевина, случилось оно не в эти выходные. Что-то таилось у него в глубине души все двадцать два года, а в субботу сорвалось с цепи и постепенно — наш Кевин никогда не отличался стремительностью — всплыло на поверхность, зудело все сильнее и сильнее. Он целые сутки пытался забыть — или разобраться и оценить последствия самостоятельно, а потом обратился за помощью к старшему брату Фрэнсису. Когда я велел проваливать, он выбрал кого-то еще — и выбор оказался самый неудачный.

По телефону голос Кевина звучал приятно, сразу слышно — хороший парень, с таким хотелось познакомиться. Даже сбитый с толку и расстроенный, он говорил легко.

Теперь предстояло сделать следующий ход, и выбор у меня был невелик. Идея мило поболтать с соседями потеряла привлекательность, когда до меня дошло, что половина улицы считает меня хладнокровным ниндзя-братоубийцей. Да и не стоило маячить на виду у Снайпера — хотя бы ради Джорджа и его кишок. С другой стороны, болтаться по улицам, стаптывать каблуки и поглядывать на мобильник, как сопливая девчонка после свидания — ну когда же позвонит Стивен! — меня тоже не прельщало. Когда я не делаю ничего, мне необходима цель.