солдат

Был на коленах…

                       …лежал

Их капитан…

В груди его едва чернели

Две ранки; кровь его чуть-чуть

Сочилась…

Отделяются друг от друга подлежащее и сказуемое, сказуемое и прямое дополнение, определение и определяемое. В некоторых случаях этот разрыв носит характер очень резкий, болезненный, почти что недопустимый:

         …понемногу

Затих…

Лермонтову необходимо именно такое, чуть ли не прозаическое повествование о бое и смерти, чтобы наглядно противопоставить страшные и уродливые будни войны привычно торжественным описаниям сражений. Он сам называет свой рассказ «бесхитростным». Это, впрочем, неверно: «хитрость» Лермонтова в том, что пишет он всё же не прозу, а стихи, и заставляет читателя воспринять рассказ о войне на фоне других, парадных, героически-декламационных стихов. Рассыпается ли здесь стих, превращается ли он в прозу? Нет, он держится, и держится на уровне нижних четырёх ступеней нашей ритмической лестницы.

Случается, что поэты сочетают такие резкие нарушения ритма концевых пауз с необыкновенно сильным укреплением всех других ритмических факторов. Так в стихотворении Марины Цветаевой (1923):

Ты, меня любивший фальшью

Истины – и правдой лжи,

Ты, меня любивший – дальше

Некуда! – За рубежи!

Ты, меня любивший дольше

Времени. – Десницы взмах! –

Ты меня не любишь больше:

Истина в пяти словах.

Все четыре нечётные строки – первая, третья, пятая, седьмая – начинаются одинаково: «Ты меня…» Три из них имеют ещё больше общих слов: «Ты, меня любивший…» – а четвёртая содержит вариант: «Ты меня не любишь…» Последние, рифмующие слова всех этих нечётных строк связаны глубоким звуковым сходством: фальшью – дальше – дольше – больше (общий звуковой элемент – льш). Все эти строки подобны друг другу и распределением реальных ударений, которые всюду совпадают с ударениями метрической схемы четырёхстопного хорея:

–́ – –́ – –́ – –́ –

Чётные строки – вторая, шестая, восьмая – подобны друг другу распределением реальных ударений; здесь они образуют такую схему:

–́ –  ˚ – –́ – –́

Вариант этой схемы представляет четвёртая строка:

–́ – ˚ –  ˚ – –́

Иначе говоря, все эти строки содержат пиррихий на второй стопе. Начальные слова каждой из этих строк сходны – они состоят из трёх слогов, имеющих ударение на первом:

Удивительное по математической точности строя и глубочайшей ритмичности стихотворение! И вот эта точность, эта уравновешенность, эта симметрия резко сталкивается с вызывающим, похожим на взрыв нарушением ритма концевых пауз: …фальшью / истины, … дальше / некуда, …дольше / времени. А ведь эти словосочетания разрывать нельзя – это так же противоестественно, как рвать на части одно слово. У той же Цветаевой в стихотворении «Читатели газет» (1935) – о пассажирах парижского метро, упивающихся чтением пустопорожних газетных столбцов, газетными сплетнями и сенсациями:

Кача – «живет с сестрой» –

ются – «убил отца!» –

Качаются – тщетой

Накачиваются.

И в конце стихотворения – опять слово, разорванное на две части:

Стою перед лицом

– Пустее места – нет! –

Так значит – нелицом

Редактора газет

ной нечисти.

В цветаевском стихотворении «Ты, меня любивший…» речь идёт о поломанной, нарушенной клятве. Человек, которому оно посвящено, уверял героиню в своей безграничной («…дальше некуда! – За рубежи!») любви, в своей вечной («…дольше времени») преданности, и эти уверения оказались лживыми – он, оказывается, любил её «фальшью истины – и правдой лжи». Это, однако, не значит, что он – лгал; пока он любил, его клятвы были правдой, и тогда они были вечны. Кончилась любовь – кончилось всё; сломалась она, и рухнули все клятвы. Ломаются клятвы – ломается ритм. И снова мы видим то, что уже было отмечено прежде: чем устойчивее, незыблемее, симметричнее ритмическая конструкция, тем ощутимее её нарушение.

Спустимся ниже: на следующей ступени нашей лестницы – ритм слогов, или силлабический ритм. Это значит, что мы имеем дело со стихотворениями, строки которых обладают равным числом слогов. Например, в разобранном стихотворении Цветаевой: 9–8–9–8 и т. д. Возможно и закономерное, ритмичное чередование строк длинных и коротких – скажем, двенадцатисложника с восьмисложником у Лермонтова:

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,

Как язвы бойся вдохновенья…

Оно – тяжелый бред души твоей больной

Иль пленной мысли раздраженье…

1839

Или даже двенадцатисложника с двусложником, как в притче А. Толстого:

У приказных ворот собирался народ

                                 Густо;

Говорил в простоте, что в его животе

                                 Пусто!

«Дурачье! – сказал дьяк, – из вас должен быть всяк

                                 В теле;

Еще в Думе вчера мы с трудом осетра

                                 Съели!»

1857

Пусть сочетания будут какого угодно рода, но если они повторяются – мы на четвёртой ступени нашей лестницы, то есть в пределах силлабического ритма. Нередки, однако, случаи, когда этого ритма в стихотворении нет, то есть когда строки содержат разное число слогов и нет никакой закономерности или регулярности в их чередовании. Это характерно, например, для басен. Скажем, «Лев на ловле» Крылова (1808) начинается так:

Собака, Лев да Волк с Лисой

В соседстве как-то жили,

И вот какой

Между собой

Они завет все положили:

Чтоб им зверей съобща ловить,

И что наловится, все поровну делить.

Не знаю, как и чем, а знаю, что сначала

Лиса Оленя поимала…

В этих строках число слогов такое: 8–7–4–4–9–9–12–13–9… Никакой повторяемости, никакой симметрии. Да и рифмы следуют друг за другом без всякого порядка: аВааВссDD – то их три, то две, то они парные, то перекрёстные… Сохраняется ритм концевых ударений – мужские и женские рифмы чередуются по-прежнему со строгой регулярностью. Сохраняется и чередование ударных и неударных слогов. В басне Крылова перед нами всюду ямб: в первой строке четырёхстопный, во второй – трёхстопный, далее идут двухстопный (две строки), четырёхстопный (две строки), шестистопный (две строки), четырёхстопный. Иначе говоря, это – разностопный ямб.

Итак, остались: метрический ритм, каталектика (чередование мужских и женских окончаний), рифмы.

Только ли в баснях встречается разностопный стих? Нет, далеко не только в баснях. Им часто пишутся пьесы – вспомним комедию