Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глухой стук, донесшийся со двора, мгновенно вывел его из задумчивости.
– Ти-хо! – прошипел Турберн.
Осторожные шаги на крыльце... Скрип двери...
– Зарина? – Свистящий шепот проник из дверей. – Зарина, это я, Свирид...
Дверь растворилась пошире, и в комнату вошел человек, закутанный в пыльный плащ, – пыль Олег учуял, аж в носу засвербило.
Неслышной тенью Железнобокий метнулся к двери и спокойно сказал:
– Ну, здравствуй, Свирид.
Зять Чагода вскрикнул, резко обернулся, и меч Ивора вошел ему в печень. Заклекотав, Свирид упал на колени и рухнул на бок.
– Зачем ты его заколол?! – свирепо зашипел Железнобокий. – Кто нам теперь скажет...
– Он привел лошадей, – перебил его Пожиратель Смерти.
Фудри выскользнул на улицу, следом выбрался Олег. Солнце уже зашло, полнеба пылало багрянцем, и этого кровавого освещения хватило, чтобы различить двух лошадей, понуро стоявших у коновязи. В их сумах лихорадочно рылся Москвич.
– Ого, тут даже золото есть! – крикнул он придушенно. – Клянусь Воданом!
Олег глянул на золотые предметы, подхваченные Москвичом. На закате золото отсвечивало кровью.
* * *
Усталый и раздраженный, Сухов вернулся со всеми в Вусегард. Халег, сын Ингоря, встретил его озабоченно и обрадовался, когда ему вернули Свиридову долю уворованной казны (о честно поделенных золотых монетах Турберн предпочел умолчать...).
Кое-как устроив гнедка, Олег завалился спать рядом с конем, на сеновале, и продрых всю ночь. Ему снилась степь без конца и без края, горячий ветерок обвевал лицо и лохматил волосы, а на каждом кургане сверкали розовым мрамором изваяния – нагая Елена Мелиссина, застыв в камне, смутно улыбалась и манила приблизиться...
Проснулся Олег ранним утром, но никакие туманы не прятали текучего блеску Непра – было очень тепло, и многие варяги уже открыли купальный сезон, окунаясь в речную воду, еще не прогретую солнцем.
Полутролль купаться не стал, но умылся всласть, обливаясь водой, зачерпнутой с берега. Под ногой хрустели округлые ракушки с ладонь величиной, и скрипела галька. Мелкая волнишка плескала о сапоги... Хорошо!
И тут же диссонансом прозвучал конский галоп – это мчался Инегельд. Копыта Драконя разбрасывали песок, а лицо у Клыка было мрачнее тучи.
– Что опять не так? – громко задал вопрос Олег.
Боевой Клык осадил коня и сообщил:
– Халега убили!
– Да ты что?! – в Олеговой памяти тотчас всплыл ножик-«заколка ».
– Все то же... Ночью закололи.
– Где он?
– Да где и был, у себя.
– А ты куда?
– Надо князю сообщить... Про сына.
– Не завидую тебе...
– Да уж...
Шлепнув Драконя, Инегельд припустил по дороге к Киеву, а Сухов поспешил в терем посадника.
В опочивальне Халега, сына Ингоря, народу было как сельдей в бочке – Олег едва протолкался к деревянной кровати, где на дорогих покрывалах лежал, раскинув руки, княжич. Лежал одетым и обутым, даже не скинув плаща. Его бледное лицо было закинуто, мертвые глаза смотрели остекленело, а в шее торчал тот самый ножичек с изящной витой рукояткой.
Сухов протиснулся к двери и понесся к конюшне. Спешно оседлав обрадованного гнедка, он вскочил на него верхом и поскакал самой прямой дорогой на юг, минуя Киев, к Витахольму.
Олег запрещал себе думать о возлюбленной, его компасом была логика. Если Елена причастна к убийству (причастна, причастна!), то ждать у моря погоды она не станет и постарается исчезнуть из поля зрения мстительных русов как можно скорее. А путь из Киева один – вниз по Непру. Уходить в степь равнозначно сдаче в плен кочевникам.
Все корабли, идущие на юг, в Херсонес или в Таматарху, никогда не следуют по опасной реке в одиночку, а собираются в караваны, по десять-пятнадцать судов, и вместе одолевают пороги, сообща отбиваются от степняков. Место сбора у них одно – у причалов Витахольма, варяжской крепости, поставленной в тридцати верстах к югу от Киева. И Олегу надо успеть увидеть Елену перед отплытием. Если она там... Вот в этом и следует убедиться.
Сухов немного отпустил поводья, доверяя коню. Гнедок не плошал, по-прежнему не терял резвости. За Киевом потянулись сплошные дубравы, широкой лесополосой разгораживая реку и степь.
Олег вывел коня на простор Дикого Поля, ехал и беспрестанно оглядывался. Земля, простор которой он сейчас преодолевал, находилась под властью князя киевского. Но кочевникам об этом забыли сообщить, и эти простодушные «доители кобылиц» сновали вдоль и поперек, то и дело наведываясь в пределы селений. Тащили все, что плохо лежит, воровали детей, уволакивали женщин, а мужчин или резали, или продавали в рабство. И какой из уделов печальней?
Набитая тропа поднималась на склоны высоких холмов и спускалась под горку, вилась по оврагам. Раза два Олег давал гнедку роздых, слезая с седла, и пробегал с километр, держась за гриву.
Утреннее солнце вкатилось на полуденную высоту, когда Сухов разглядел впереди высокий мыс, увенчанный крепостью. В укромной гавани скопилось несколько десятков судов – северных кнорров, южных хеландий.
– Поднажмем, коняка! – попросил Олег, и гнедок поднажал.
Попылив по голым склонам, Сухов выехал на пристань и огляделся. Больше дюжины хеландий собрались отдельной группкой, на них царила обычная суета – корабельщики-навклиры готовились отплыть. Успел вроде...
Углядев степенного мужика славинского обличья, но обряженного в золототканый дивитиссий, полуплащ-полухалат ромейского покроя, Олег подъехал к нему и спросил:
– Ты будешь старейшиной каравана ромеев?
Мужик подозрительно посмотрел на Полутролля и буркнул:
– Ну, допустим...
– Мне нужно осмотреть корабли!
Старейшина усмехнулся откровенно издевательски.
– А больше ты ничего не хочешь?
Олег положил ладонь на рукоятку меча и холодно сказал:
– Убили сына князя киевского. Мы ищем виновника, а ты скрываешь душегубца?!
Старейшина побледнел, губы его затряслись:
– К-как убили?! Да не может быть! Мы тут ни при чем, клянусь тебе!
– Новых людей набирали в Киеве? – Сухов говорил требовательно, с напором. – Гребцов, воинов, корабельщиков? Пассажиров брали?
– Нет-нет, на хеландиях плывет только старый состав! А пассажиров всего двое – старый ромей духовного звания с дочерью. Сам подумай – могут ли они быть убийцами?!
– Где они?
– На борту «Святого Поликарпа»...
– Проводи. Я должен убедиться лично.
– Да-да, конечно...